Катя

На этот раз из Альвхейма нас выпустили сразу. Велунд решил отказаться от еще одной познавательной экскурсии по его стране в пользу быстрейшего избавления от таких нелюбезных гостей, как наша честная компания. Серая каменная стена растаяла туманом и утекла куда-то вниз с острого скального уступа. Должно быть, канула в озеро где-то внизу у подножия горы. Не знаю, как Кеннет с Прошкой, а я сразу догадалась, что мы снова находимся в мире людей. Ветер резко дохнул мне в лицо зябкой горной прохладой, заставив зажмуриться. Настоящий вольный ветер, а не то мягкое, безвольное касание воздуха, которое наколдовали альфары в своих землях. По небу, что раскинулось над нашими головами, торопливо мчались облака, скалы крепко держали в объятиях синие глубокие воды, шумел лес на склонах, и я вдруг поняла, что уже видела это место.

– Это же… Язык Тролля! – тихонечко пискнула я и мысленно заскулила от разочарования.

Ведь и не надеялась побывать здесь. Сто раз видела фотографии норвежской достопримечательности! И вот я тут, но как назло без фотика, даже без мобильника. Черт! Черт! Черт! Как обидно-то. И нельзя же насмотреться впрок, насытиться этой красотой и величием, напитаться впечатлениями. Когда, ну когда я снова увижу прекрасную Норге?

Да, можете смеяться, но я уже вся измучилась именно от невозможности зафиксировать событие – на пленку ли, файлом ли – не важно, главное, чтобы оно осталось со мной навсегда в виде снимка. В двадцать веке никто словам не верит, всем фото предъяви. И когда я вернусь домой…

Дальше я ни додумать, ни домечтать не успела, потому что камень под ногами начал мерцать, сначала слабо и едва заметно, затем все сильнее и ярче, пока не стал переливаться всеми цветами радуги. А потом сияние вырвалось из каменного плена и соткалось в радужный мост, уходящий прямиком в небо. Это было так… невыносимо прекрасно, так больно и одновременно радостно, что, кажется, я всхлипнула.

– Поторопись-ка, дитя.

Диху, за долгие века пресытившийся радужными мостами, решил, что с меня хватит впечатлений. Он требовательно дернул меня за рукав.

– Хочешь остаться наедине с Велундом? Нет? Тогда шагай бодрее.

– Ка-ак? – выдавила я из себя, имея в виду: «Ногами? По радуге?»

– Не зли меня, глупая кошка, – рыкнул сид. – Топай! Топай!

А тут еще и Прошка крепко сжал мою ладонь и потянул вперед. Нет, сначала он попытался перекреститься, но вовремя получил от Диху подзатыльник.

– Потом креститься-молиться будешь, олух царя небесного!

Кеннета подгонять не пришлось, он сам шел следом, но я слышала, как он тихонько бормочет что-то на гэльском. Вряд ли это были слова молитвы. Особенно тяжело нам, бедным смертным, дался первый шаг по радуге. Прошка зажал себе ладонью рот, горец прошептал боевой клич, а я, не в силах терпеть страх, зажмурилась и втянула голову в плечи.

Радуга под ногами была твердая и устойчивая. А может быть, это и не радуга была. Присесть и поковырять ее мне никто конечно же не дал. Да я и не успела бы, потому что, сделав несколько шагов вперед по «мосту», я оказалась совершенно в другом месте. Один разок всего моргнула и – на тебе!

Я стояла по щиколотку в пыли, на пустынной дороге, по обочинам которой росли… кипарисы. Солнце припекало макушку, пахло навозом, и вокруг была никакая не Норвегия – ни средневековая, ни современная.

– Ну и где мы теперь? – спросил Прохор, радостно оглядываясь по сторонам. – Неужто у ромеев очутились? Ну слава тебе Господи! Спаслись.

В принципе я разделяла Прошкино воодушевление очередным поворотом судьбы. Ну их на фиг, этих альфар с их Льюсальвхеймом! А с Византией мы как-нибудь разберемся.

И тут мне на плечо легла тяжелая рука Кеннета.

– А где сиды? – спросил горец.

А сидов-то и не было. Вообще.

Мы молча стояли на обочине проселочной дороги посреди Византийской империи где-то в шестом веке от Рождества Христова и понимали, что наши неприятности только-только начинаются.