— Та не была такого!

— А чего было-то?!

— Кабана он рвал, здоровуща-а-аго!

Окосевший бормотушник рукой указал высоту дикого секача в холке. Чуть подержав ладонь, скривился и задрал ее выше. Представив размеры предполагаемого гиганта, наемники дружно грохнули во все луженые глотки.

— Это уже не кабан, это боевой конь с клыками и копытами!

— Много вы разумеете! — Выпятив грудь, хорохорился Корк. — У него ухи были — во!

Рассказчик руками изобразил круг, больше смахивающий на большую сковороду для выпечки блинов, а не на уши дикого кабана.

— Кого хошь спросите!

— Кого? — утирая выступившие от смеха слезы, уточнил главарь.

— Да кого хошь. Да хоть кума мояго спросите! Он сам аккурат со мной на суку сидел, значица. Мы ить тады по грибы ходили.

— И где вы тут грибы нашли? Тут отродясь ничего кроме поганок не росло.

— Тута не росло, а за Кривой балкой, значица, аккурат у черного ельника-то, их замахаешься в лукошко складывать. Я тута, значица, усе грибные места знаю. Теща моя, змеюка старая, такую грибную настойку ставит, с одного глотка с ног валит! Чисто отрава — до костей пробирает! Не хуже той бормотухи, что кумова теща делат…

— Тьфу ты! Ты про рурга давай.

Уловив, что рассказчик оседлал любимого конька, один из наемников поспешил ссадить Корка с небес на землю. Слушать про гигантских кабанов было интересней, чем про отраву на грибах.

— Так да, про рурга… Слухай сюды, я ить его, аспида, висельника черного, как тебя видел. Вот так… — Икнув, Корк изобразил, как он играл со зверем в молчанку и в «кто первым моргнет». — Мы-то с кумом по грибы, значица, собралися. Он, это самое, шо в лес, шо по лесу, ни бельмеса же не разумеет. Все за мной, значица, а я-то все поляны знаю. Ну и, это самое, на полянку нашу заветную повел его. Это тута поганки одни да серошляпки сопливыя, а тама! — Крок в экспрессии закатил глаза. — Там их каких хошь, видимо-невидимо. И боровики крупныя, и кабаньи грибы кругами… Всякие, значица. Вот, значица, мы так с кумом уже решили грибы собирать, шоб жинки не бухтели… Вот ведь злобное племя — бабы! Пилят и пилят. Никакого житья от них нормальному мужику нет. Змеиное племя, все им мало, да побольше всего подавай. — Отвернувшись от стола, Корк смачно харкнул на пол. — Ну вот, тока мы по грибы, как слышим: хрюкает кто-то и листьями шуршит. И шо-то нам боязно так стало, шо только на дереве в себя и пришли. Токмо мы туда забрались, кабан и женки его уже наши грибы жруть и землю рылами роють. А там така страхолюдина, клыками таки борозды копат, будто арыки под воду роеть. Здоровушшая тварь, шо теленок (наемники оскалились, за минуту рассказа кабан успел на три ладони подрасти в холке). Вот, значица, сидим мы с кумом на дереве, лишний раз чихнуть боимся. Этому хряку дерево подсечь — что прутик переломить. Вот, значица, сидим мы, а ента гадская морда с телегу купцовскую размером (кто-то из служивых начал медленно сползать под стол) уже понизу дерево подрыват и злобно так хрюкат, а мы, ить, совсем ни живы ни мертвы, с миром прощаимси и поминальную загодя читаем. Да токмо самая напасть потом настала… Ну вот, значица, сидим мы с кумом, бормотушку, что его теща делат, в последние разы ухлопываем, и тут на эту кибитку с ухами сверху черный рург свалился. Тут уж мы такого страху натерпелись, шо махом протрезвели, значица, мигом ни в одном глазу… Да чтоб мне не в жизнь больше не пить, если вру, истинная правда, говорю. Рург на него как упадет сверху-то, да в загривок как вцепится, да как евин завизжит… Мы, значица, с кумом от визга того друг в друга крепче вцепились, чуть не обгадились, как те вороны, а сами на поляну глядим, что там деется… Вот, значица… трясемси, как осиновые листы. Свиней и поросят уж нет, утекли, а рург вокруг евина топчется и жреть его… так жреть — чавк на усю поляну, кровишша, куски с мою голову отхватыват и кости перемалыват. Вот, значица, как. Сидим мы с кумом уже все белыя, дышать боимси… Да чем дышать? Кум-то весь воздух, значица, спортил. А рург уж кишки распотрошил, злобный зверюга, и рычит от злобы лютой. У графа, шо в позагоде преставился, псина черная была, граф ею варнаков затравливал, так рург, значица, покрупней пса будет и злобней. — Корк, побултыхав остатки и опрокинув пойло в глотку, стукнул донышком кружки по столу и замолчал.

— А что дальше было? — нетерпеливо спросил старшой наемников.

— Да шо? Набил, аспид, утробу, шикнул на нас, мы, это самое, тока у ручья в себя и пришли. Как с дерева слетали и по буеракам неслись, ни кум, ни я не помним. Память отшибло напрочь… да. Это самое, летели так, шо кувшинчик с бормотухой на суку забыли. Кум опосля духу набрался и сходил на поляну- то. Не дело такую вещь на дереве оставлять-то, да ишшо с бормотухой. Да какое там. — Крок расстроенно махнул рукой. — Рург весь остаток-то выжрал, значица, а кувшин на кости кабаньи бросил, шоб ему до конца света икалось! Так вот… да…

— Так и кинул?

— А на кой ляд он ему без бормотухи-то? Чай, не дурней нас, понимает толк! — Корк грустно воззрился на пустую кружку, как бы намекая на продолжение банкета.

— Гляди, какой умный рург. Ну что, братия, посмешил вас сей достойный муж? — Улыбки и смешки были лучшим ответом. — Держи!

Старшой, не глядя, сунул пальцы в поясной кошель и бросил на стол монетку. Молодой охотник успел заметить мелькнувшую в глазах наемника нешуточную досаду. По собственной ли неосторожности, или из-за затуманенных вином мозгов он по-барски расплатился с Корком малым золотым