Когда нижний край дневного светила коснулся кромки леса, частоколом возвышавшегося над вершинами западных пиков, наш небольшой караван достиг конечной точки маршрута. Могучий утес с языками каменных осыпей навис над путешественниками.

— Сяка! — донесся сверху звонкий голосок.

Обе всадницы за моей спиной дружно задрали головы, рассматривая скальный карниз, на котором маленькая девочка отбивалась от десятка мелких рургов, не пускавших ее к опасному краю, откуда был путь только строго вниз. У Ирки и Лилины округлились от удивления глаза, когда я взлетел к пещере и подхватил девочку передними лапами. Малявка, привыкшая к полетам, моментально вцепившись в меня руками и ногами, радостно завизжала. Стая «нянек» последовала за вожаком, посылая ему, то есть мне, многочисленные образы, большей частью жалобные. Лири была в своем репертуаре, бессловесные твари (они же — живые игрушки) весь день безропотно сносили форменные издевательства, не ограничивающиеся одним лишь накручиванием хвостов. Не представляю, как воспитатели в детских садах выдерживают тот хаос, который несут с собой малолетние воспитанники. Им при жизни памятники ставить надо.

Что ж, по труду и награда. Деньгами рурги не берут, но зело обрадовались половине задней лошадиной ляжки, что я приховал в мешок как раз на подобный случай. Оставив подчиненных насыщаться и зализывать душевные травмы, я передал Лири на руки Иристе, а сам вместе с Лилиной взялся за обустройство временного лагеря. Почему не пригласил дам в пещеру, а располагаю кровати на открытом воздухе? У меня пупок развяжется поднимать гостей на карниз. Проверено на собственном опыте, с десятками многочисленных экспериментов и ведрами соленого пота (про пот я в переносном смысле) — груз до тридцати килограмм я еще поднимаю, с напрягом и газообразованием от натуги, а дальше — крылья отваливаются. Что Лилина, что Ириста весят далеко за тридцатник. Бывшая хозяюшка, по самым грубым прикидкам, тянет на сорок кило, а Ириста — за полтинник. Так что ночевать дамам придется на землице. Ничего, авось не замерзнут. Шкурки постелем, костерок разведем, тент между деревьями натянем. Небо чистое, дождя не предвидится. Кушать есть что: продуктами деревенские вчера поделились, в холодильном лабазе, правильнее сказать — погребце, свежая телятинка и рыбка, плюс прихваченные гостинцы от джентльменов с большой дороги, с голоду не помрем. Пару-тройку дней протянем!

Сначала девчонки переживали, опасаясь зубасто-хищнической напасти, но быстро успокоились, когда узнали, что звери даже под страхом собственной смерти не сунутся к проклятому утесу. Некий рург (не будем показывать на него пальцем), как только подрос, так сразу устроил конкурентам по пищевой цепочке тотальный геноцид в радиусе десяти миль от родной хаты. Зверье оказалось неглупым и предпочло соблюдать установленную квартиросъемщиком границу. Случалось, попадали залетные глупцы, но они либо сматывались, поджимая хвосты, либо отправлялись на гумус. Зеленые разведчики быстро доносили «папочке» о нарушителях, чтобы тот принял оперативные меры. Он и принимал, скармливая несчастных довольным таким оборотом дела доносчикам.

— Скайлс! Скайлс! — на всю округу раскричалась Ирка. Быстро она адаптировалась, никакого почтения. — Скайлс!

Пришлось бросать ветки, которые я собирал для костра, и на всех парах мчаться к поляне, откуда доносился недовольный рев Лири.

Мелкая непоседа, не слушая увещеваний невольных наседок, отбивалась от девиц ручками и, горестно подвывая, заливалась слезами.

— Иго-иго! — вплеталось иногда в отчаянный рев.

Я хлопнул себя по лбу. Время к ночи, а кто-то не выполнил данного с утра обещания покатать ребенка на лошадке. Голова дырявая — забыл за дневной суетой, зато Лири не забыла и теперь требовала хлеба и зрелищ. Ириста и Лилина, прыгающие вокруг малышки, не могли взять в толк, с чего та закатила концерт по заявкам, обратившись за разъяснениями к последней инстанции.

— Иго! — завидев меня, девочка захлопнула рот, указав ручкой на стреноженных лошадей. Что и требовалось доказать.

«Ира, солнышко, покатай Лири на лошадке», — послал сообщение я.

Виконтесса буквально засветилась от радости от такого обращения (в эмоциях будто лампочку включили, там и радость, и гордость, и счастье, что солнышком назвал. Да, неслабо ее приложило.

А это что? От Лилины явственно потянуло ревностью. Ой-ой, что творится, люди добрые! Как бы не полыхнуло ненароком. Не вставайте между женщиной и ее целью, чревато. С моей нелегкой лапы я стал триединым в одном лице: вожделенная цель, помеха на пути и жертва, которой достанется за все. Тут главное — не за что достанется, а то, что крайний уже выбран и его кандидатура не подлежит обсуждению.

Чур меня, чур. Сопроводить девок до столицы да мелкую пристроить в хорошие руки. И валить от этого девичьего царства подальше, пока они меня делить между собой не начали. Чую я, что светящиеся «шнурочки» за здорово живешь не рассосутся. Натворил делов, пентюх стоеросовый. Главное, что это вообще не поддается исправлению. Пока суд да дело, ушлый колдунишка в моем лице неоднократно всячески пробовал обработать связь. Попытки разорвать узы завершились, когда обе мои гостьи внезапно загрустили и впали в слезы.

Ириста реагировала на мои потуги более бурно. От попытки долбануть по шнурку фаерболом красного цвета она пришла в ярость, от зеленого впала в меланхолию, розовый шарик впитался в светящиеся веревки, заставив дам улыбаться и о чем-то мечтательно вздыхать. Использовать черные и коричневые снаряды я не рискнул, побоялся. Еще прибьют на месте, не отходя от кассы. В эмоции жертв эксперимента я старался не лезть, благоразумно скрываясь за щитами, да и шарики не отличались размерами и мощью. Ладно, будем довольствоваться аксиомой, что отсутствие результата — это тоже результат.

— Хорошо. Лири, ты хочешь покататься на лошадке? — присела на корточки Ириста.

— Иго! — захлопала в ладошки мелкая (вымучила наконец).