— Когда меня привезли, человек двадцать было в ангаре.

Вот так. «Не лезут в наши дела». Злость тяжелой холодной волной поднялась куда-то к горлу, я лишь усилием воли ее придавил.

— Все время были у банды Прокопа?

— Все время.

Нет, она не равнодушно говорит, она просто полумертвая сейчас, нет сил даже на эмоции. А вот Лика, что с ногами на кровати, тихо плачет.

— Лика, вас при каких обстоятельствах захватили? И кто?

— Эти и захватили, — она всхлипнула. — Они больницу в городе ограбили, а когда убегали, меня прямо на улице схватили. У них грузовик совсем рядом был.

То есть вот так, это во время набега за лекарствами произошло.

— Света? И вас как зовут? — спросил я у казашки.

— Оразгуль меня зовут. Редкое имя, — чуть усмехнулась. — Проще Орой звать.

— Что-то означает?

— Цветок удачи, счастья. Видите, какая удачливая…

— Могло быть хуже. Многим уйти не удается. Так что удача все же какая-то присутствует. Вы откуда?

— Жила в Тихвине, после Всего Этого там оказалась. А так из Алма-Аты. В гости приехала в Ленинград. Два года как поймали. Тоже банда Мальца. Я медсестра, в деревню выехали с передвижным медпунктом, даже без охраны, там тихо всегда. Тоже в Терелесово продали, почти сразу.

— И что дальше делать думаете?

— Здесь останусь, наверное. Не хочу уже никуда ехать, страшно. В больнице буду работать.

— Я тоже остаюсь, — сказала Света. — Я учительница. Вообще из Осташкова, но поймали здесь рядом, на дороге на Лихославль. На колонну напали.

— Что за банда?

— Банда пришлая, говорят, издалека, но отвезли в Вышний и продали там.

Еще доказательства нужны? Развлекаться они туда отсюда ездят, мать их.

— А почему не в Осташков?

— Не хочу, чтобы в школе обсуждали. Слухи пойдут, за спиной начнут болтать всякое. Лучше на новом месте. Учителя нужны.

— С вами еще женщина была…

— В больнице ее оставили. Не в себе она. Жанной зовут, из Максатихи. Она совсем недавно появилась и уже… не выдерживала. И били ее все время.

— Там и с внутренними органами проблемы, — добавила Оразгуль. — Кровью ходит постоянно. А что с Прапором будет?

— Могут расстрелять. А могут на каторгу.

— А как его на каторгу, если они там такое творили? — вскинулась Лика. — Как так можно?

— Лика, на торфяниках каторга такая, что скоро сам расстрела просить начнет. — Я повернулся к ней. — Если бы я этого точно не знал, то я бы его не довез. У меня к ним личный счет. Может, даже больше, чем у вас, я издалека приехал, специально за Прокопом и остальными.

— Что у вас за счет может быть? — она всхлипнула истерично.

— Они у меня семью убили. Всю. Вот так вот.

Ну и что мне дальше делать? В Торжке отвисать? Не пойдет, не годится. Надо с местными что-то делать. Я и ментов понимаю, у них других хлопот хватает, но там действительно нарыв, его резать надо, срочно. К кому идти? Через кого давить?

Когда спустился, спросил у вахтерши:

— Не подскажете, райком где у вас?

— Так на Луначарского, прямо за сберкассой. Там табличка.

— Спасибо.

Райком. Нет, я не то чтобы верю в силу и влияние партии в нынешних условиях, но структура осталась, и в нормальных городах в таких вот райкомах и горкомах секретари сидят. И вообще-то это их работа — шевелить исполнительную власть в порядке партийной дисциплины. Не хотят сами с бандитами разбираться, так, может, «боевой испытанный авангард советского народа, объединяющий на добровольных началах передовую, наиболее сознательную