Нож у Киреева знатный: Прокоп им зажатые в тисках гвозди одним движением перерубал, а затем демонстративно начинал строгать волосинку.

– Спасибо, – отказался Чужинов. – Я к своему привык. Рустам, – обратился он к Джиоеву, – что-то я тебя не узнаю. Нервным ты каким-то стал, раньше за тобой такого не замечалось.

– Кто бы только знал, как я этих козлов ненавижу! – Лицо Рустама исказилось от ненависти. – Я, пока в ваши края добирался, такого насмотрелся! Как девчонок малолетних на глазах у их матерей!.. Как из-за сраной банки тушенки пулю в спину исподтишка!.. Как своим же в ноги стреляют, чтобы тварей задержать на какое-то время, в надежде шкуру свою спасти! А этот пришел сюда, бог и царь, справедливости какой-то требует, в благородство играет! – Он на мгновение умолк. – Никогда никому не рассказывал… Познакомился я еще в самом начале где-то под Воронежем с девушкой. Всю ее семью – отца с матерью и сестренкой младшей на ее глазах твари сожрали, сама она чудом спаслась. Славная такая девушка… Ну, думаю, попал ты Рустам: вот она, такая любовь, про которую только в книжках пишут да в кино показывают. Все у нас с ней замечательно было. А потом пришли эти черти и закончилась моя любовь. Меня самого не было, я потом тысячу раз пожалел, лучше бы уж убили меня, чем такое увидеть. Оля еще живая была, на руках у меня и умерла. Все говорила, чтобы простил я ее, как будто она виновата в том, что они ее толпой… Как я тогда Бога молил, чтобы она выжила, кто бы только знал! Но нет его, наверное, если он не услышал.

Рустам отвернулся, и плечи его мелко затряслись.

– Я их долго потом выслеживал, – голос его то и дело прорывался, – пока всех не достал. Не поверите: на могилку их головы приносил, к Олиным ногам складывал. Как умом не тронулся, до сих пор не пойму. А может, и тронулся, сам иногда сомневаюсь.

– Все мы насмотрелись и наслышались, – глухо сказал Прокоп Киреев. – Иной раз даже непонятно, кто больше звери: твари или такие вот нелюди.

Перед тем как снять часы с руки, Чужинов посмотрел на циферблат: одиннадцать тридцать две – они уже пару часов как должны быть в пути. Затем взглянул на небо – погода предвещала быть ясной, что тоже настроения не прибавило: такой денек пропадает! Налетит непогода, и придется ее пережидать, потому что себе дороже идти в метель, когда в нескольких шагах не видно ничего. Пока Бог миловал, но надолго ли?

– Смотри-ка, сколько народу собралось. – Прокоп усмехался. – Нет чтобы скромненько все обставить, так этот чмырной балаган решил устроить. Глеб, может, все-таки мой возьмешь? – в очередной раз предложил он свое сокровище.

– Нет, – вновь отказался тот. Затем обратился к остальным, стоявшим плотной кучкой: – Все всё запомнили? Зрелищем, как два барана будут стараться друг другу кровь пустить, не увлекаться, действовать, как договорились.

– Все понятно, Глеб, – кивнул за всех Роман Крапивин, выглядевший, как обычно, серьезней некуда. – Ты уж поосторожней: от него что угодно можно ждать.

– Постараюсь, в моих же интересах.

– Ты смотри-ка, не врал тот дятел: симпатичных девиц и правда хватает! – искренне удивился Рустам.

– Кто о чем, а вшивый о бане, – пожал плечами Денис.

– Насчет бани – это к Поликарпову, – парировал Рустам, а когда Семен открыл было рот, чтобы ответить, судя по ухмылке, что-то не менее колкое, толпа зрителей, и без того говорливая, зашумела еще громче.

– Идет! Идет!

И действительно: в образовавшемся живом коридоре показался Чернявин, в накинутой на голый торс собачьей дохе. Он шел в сопровождении тех же трех громил, что наведывались вместе с ним в столовую.

По центру толпы тут же образовалось пустое пространство диаметром в семь-восемь метров.

Чернявин, вероятно, затягивать не желал, потому что, сбросив доху движением плеч, тут же вышел в центр, приглашающе махнув Чужинову: подходи. Обнаженный по пояс, Чернявин выглядел внушительно: под кожей перекатывались бугры мускулов, которыми он поигрывал явно на публику. Что удивительно, на самой коже не было видно ни единой татуировки. Лишь шрамы: пулевая отметина на правом боку возле самого пояса; неровный, похожий на осколочный на две ладони повыше; ну и тот, что оставил ему сам Чужинов – начинающийся у самого горла и заканчивающийся в районе левой подмышки.

– Удачи, Глеб! – хлопнул Чужинова по плечу Денис Войтов.

Чужинов скинул с себя куртку, положил ее поверх сложенных в кучу рюкзаков, подмигнул Егору и пошел навстречу Чернявину.

– А он ничего так мужчинка! Жалко будет! – услышал он голос откуда-то из толпы.

– Ну да, Зойка, ты только его еще и не попробовала, – ответил ей другой, тоже женский.

– Да они все там красавчики, – не осталась в долгу первая. – Я бы их всех в плен на пару неделек взяла.

Тактика армейского ножевого боя значительно изменилась после того, как в армиях всего мира повсеместно начали применяться средства индивидуальной защиты. И действительно, какой смысл в тычковых ударах, когда бронежилеты обязаны держать пулю? Потому техника начала строиться на ударах режущих: на теле человека достаточно мест, где магистральные артерии расположены неглубоко. Стоит повредить одну из них, и противник