Только при мысли о собственной матери на нее накатывала грусть. Обычные молодухи хоть иногда к матерям в гости бегают, а ей и того не суждено. Не так здесь и далеко – за день добраться можно. Но она понимала, что показываться в Свинческ, как и попадаться на глаза кому-то из отцовых людей, в ближайшие годы ей не стоит. Вот когда у нее будет уже двое-трое детей и она станет уже совсем не годна как невеста, может быть, ей удастся повидаться с матерью и добиться хоть какого-то прощения от отца. Хотя отец наверняка сочтет, что она его опозорила, и отречется от нее.

Но так ли она виновата, что не захотела стать зернышком между двух жерновов: отцом и Ингорем киевским? Или она должна была принять свою судьбу, раз уж родилась таким зернышком, и позволить играть собой?

Закончилась жатва, начали возить снопы. Именно муж, как ни странно, принес Ведоме первые вести о ее собственной матери.

– Видели на реке мужиков одних, – рассказывал Равдан как-то вечером, вернувшись с поля. – Из Свинческа.

– И что? – Ведома, собравшись взять горшок с печи, поспешно обернулась.

– Говорят, у князя в доме кутерьма какая-то.

Ведома покосилась на Краяна. Сердце гулко забилось. Она волновалась, не случилось ли в родном доме чего худого, и боялась, не скажет ли муж сейчас что-нибудь такое, что ее разоблачит.

– Какая же кутерьма? – хмыкнул Краян, берясь за ложку, и со значением взглянул на сына: – Опять ограбили его, что ли?

– Да вроде того! Только уже не… Ну, привезли с Ловати челядинку с его двора, говорят, зоричский князь весной ее украл. А мы-то думали, он княжью дочь умыкнул!

Ведома уронила горшочек, в который собиралась набрать воды для отвара. Хорошо хоть, кашу успела поставить на стол! Равдан не рассказал ей о том, что услышал от Лютояра во время сенокоса. Ведь если он скажет, что товарищ зовет его отбивать похищенную княжну, жена огорчится и будет отговаривать. Еще не зная, придется ли куда ехать – до становления зимнего пути еще далеко! – Равдан предпочел избежать ненужных разговоров.

– Кто это – вы думали? – Краян нахмурился и перестал есть. – Откуда вам такое знать?

– Побрательники мои лесные рассказали. Кто-то из них видел будто, как зоричи девку увозили. Вроде, думали, княжна.

– Так что же ты молчал? Князь с ног сбился, искамши…

– Да не она же оказалась! Я, батя, про что говорю? Приехал варяг с Ловати, привез челядинку с княжьего двора. Говорит, ее зоричи украли. А теперь ладожане их князя убили и девку назад прислали. А княжна так и не объявилась. Говорят, княгиня захворала с тоски.

Ведома стояла спиной к домочадцам, черпая воду из ведра. Хорошо, что сейчас никто не видел ее лица. Челядинка с княжьего двора – кто это? Выходит, Зорян и правда увез кого-то, кого посчитал дочерью Сверкера? Именно поэтому ее и не искали? Озеричи жили вблизи волока, и хотя сама весь стояла поодаль, новости от проезжающих доходили сюда довольно быстро. Были слухи, будто князь ищет свою дочь, но к Озеричам никто из его людей не приближался. Это показалось Ведоме странным, но тут же она сообразила, в чем дело. Ведь отец думал, будто ее увез Зорян, и нарочно не велел искать на том пути, где ее и правда могли видеть.

Княгиня захворала! Наверное, думала, что Ведома уехала на Ловать, как и предполагалось. И захворала теперь, когда выяснила, что Зорян увез вовсе не ее.

Весь день Ведома была сама не своя, не зная, что делать. Хотелось повидать мать, но как она отпросится из дома – от больной, неходячей свекрови, в самую горячую пору жатвы? И думать нечего. И как бы она пришла в Свинческ, где только ее и ждут? Была надежда увидеть Гостиславу хоть издали на пирах Дожинок, затерявшись в толпе молодух, но придет ли княгиня, больная?

Равдан тоже ходил хмурый и ничего не заметил: у него появились свои заботы. Выходит, ехать отбивать у Зоряна княжну не придется: Зорян убит, да и не было у него княжны. Но где теперь Лютояр думает ее искать? И думает ли? Может, теперь она и не нужна ему, раз Зорян не будет наследником Сверкера?

Домашние дела тоже радости не добавляли. Жатва шла хорошо, с погодой везло, но Уксине день ото дня становилось хуже. Приступы боли и рвоты учащались. Ведома уже не ходила на поля: Уксиню нельзя был оставлять одну. Боль отдавалась в пояснице, то под одной лопаткой, то под другой, то между ними. Ведома только и делала, что готовила для нее кисели из овсяной муки и свежих ягод, творог, вареную рыбу и курятину, однако после еды Уксиню тошнило, и приходилось выносить лохани. Ведома поила ее молоком, отваром подорожника и шиповника. Но видно было, что эти две травы, по-своему очень сильные, не справляются с вконец озлобившейся грызью. Надо было звать товарищей им на подмогу.

– Есть отвар двенадцати трав от такой грызи, меня бабка научила, – решилась предложить Ведома. – У тебя зелия много запасено, я там почти все нашла.

– И что там? – спросила Уксиня, отметив, что у русалки тоже есть бабка.

Грустно было домочадцам слышать, как слабо звучит голос этой женщины, когда-то двумя словами остановившей драку здоровых мужиков!

– Хвощ, нивянка, ужалец, сушеница, полынь, покраинка, шиповник, подорожник, зверобой, русальница, тысячелистник, волчье ушко.

– Русальница? – удивилась Уксиня. – Я не ведаю такой травы.

– Она здесь есть, за Толимовым логом растет. Собирать ее нынче поздно, но можно к Ведьме-рагане сходить, может, у нее запасено.

Это был первый раз, когда Перепелка упомянула хоть кого-то из собственной родни. Уксиня привыкла считать, что человеческая жизнь невестки