– Они идут! – кричал Одо, придержав измученного коня перед воротами Свинческа. – Идут сюда!

– Надо предупредить Полоцк! – сказал Сверкеру Грим. – Эти трое в плену, пусть отец идет вызволять их.

– Отправь кого-нибудь! – распорядился Сверкер. – И прикажи поджечь все это! – Он кивнул на крыши, теснившиеся на перешейке между озерами на подходе к городцу, на многочисленные строения пристани. – Все сжечь! Чтобы этим псам было негде спать, негде присесть и нечем дышать!

Кмети побежали по улочкам поселения. И тут началось такое, чего не было со времен гибели Велеборовичей.

Жители предградья еще до битвы перенесли самое ценное имущество и загнали скотину в городец. Теперь же туда бежали все и тащили все, что только можно было. Стоял вой и женский плач. Мычала и ревела скотина, плакали дети, лаяли собаки. Хорошо, что торговых гостей сейчас в Свинческе было немного, но и те тащили волокуши с товаром из клетей на пристани в городец. Вскоре тут уже было не протолкнуться: не только все постройки и клети под стеной, но и все пространство внутри стены было заставлено скотиной, завалено волокушами и просто так брошенными пожитками. Во всех строениях, даже в банях, люди сидели чуть не друг на друге.

– Горит, горит! – причитал кто-то снаружи.

Со всех сторон предградья потянулись дымы…

Киевская дружина не сразу сдвинулась с места битвы: пока перевязали раненых, подобрали своих убитых, поправили снаряжение, пересчитали наличные силы. Раненых оставили сторожить пленных, в том числе двоих полоцких княжичей: Держияра и Гордислава. Средний, Владивой, был убит.

К Днепру подошли уже в темноте, но задолго до этого в густеющих сумерках стал виден огонь.

– Предградья подожгли! – заметил Ивор. – Стало быть, Свирька в городце затворился.

– Ну и дурак! – Ингвар сплюнул на снег. – Там и возьмем его, как прогорит.

Разъезд, посланный вперед, доложил, что горит все предградье: пристань и клети, сараи для лодий, кузни на перемычке меж озерами, разбросанные избы. Городец возвышался над ними угрюмой темной громадой: огонь до него не доставал, но и внутри, несомненно, было не продохнуть от дыма.

– Сами скоро выйдут и милости запросят! – Посмотрев на это, Борелют отвернулся и поехал назад. – Но если не выйдут, до утра делать тут нечего.

Острогляд с его ближней дружиной был оставлен наблюдать, не будет ли попыток выйти наружу, а прочая дружина осталась за Днепром. Тут были рассеяны рыбацкие избушки, чьи жители разбежались от вражеского войска, бросив посуду и прочую утварь. В ближайшую из этих избушек водворили Эльгу с женщинами, затопили печь. Даже здесь отчетливо ощущался душный, горький запах гари от предградья. Княгиня и женщины тут же легли, чтобы не глотать дым от печи, накрылись шубами. За этот день они так устали от холода и переживаний, что не помнили себя.

Спутницы сразу уснули, но Эльга долго ворочалась: возбуждение не давало ей покоя. Завтра предстоит еще одна битва. Если к Сверкеру подойдет какое-то подкрепление, он еще может и отбиться: Эльга ведь знала, сколько у Ингвара убитых и раненых, знала, как устали люди. Но нет, нельзя давать врагу времени оправиться! Победа близка. Если удастся подчинить земли днепровских кривичей, это будет такая удача, что сам Олег Вещий возрадуется на том свете. Обширная область может дать огромную дань, а к тому же теперь в руках Киева окажется важнейший перекресток торговых путей, откуда можно ехать хоть к хазарам, хоть к нурманам. Эту удачу нельзя упустить!

Всю ночь Эльга дремала кое-как, одним глазом, постоянно слыша снаружи шум. Кмети ходили туда-сюда, переговаривались, и то и дело она поднимала голову, прислушиваясь и пытаясь понять, не случилось ли какой беды. Ведь и пожар предградья мог быть хитрой ловушкой со стороны Сверкера: он мог вывести дружину из городца заранее, спрятать ее в темноте, а ночью напасть на киевский стан.

Чувствуя, что утро близко, Эльга оделась и вышла. Перед избой горел костер, рядом грелись кмети. Многие спали, завернувшись в плащи с головой: прямо на снегу, подложив какой-то лапник, срубленные ветки днепровских ив, сено. Иные проснулись и расхаживали туда-сюда. Над костром уже висел походный дружинный котел.

Эльга посмотрела в сторону Свинческа. Плямя над предградьем уже опало, но во тьме на невидимой земле реяли сонмы багровых глаз остывающих угольев. Это было похоже на Огненную реку, к которой придет каждая душа после смерти. И где же тот темный перевозчик, что посадит ее в лодку и повезет на ту сторону?

При мысли о нем Эльга каждый раз чувствовала в сердце неприятный холодок. Уж ей-то Властелин Закрадья точно откажет в перевозе, предложи она ему в уплату хоть целый подол серебряных шелягов. Она оскорбила его, разорвала связи с предками-чурами, и после смерти ей будет не на что надеяться. И что тогда делать?

Но Эльга отмахнулась от этой мысли. Она еще не так стара, полжизни впереди. Сейчас важно другое – довершить начатое и привести под руку Киева землю смолян.

Откуда-то из темноты появился зевающий Ингвар.

– Проснулась? Буди своих баб, нам поговорить с мужиками надо.

Эльга ушла поднимать женщин. Вскоре в теплую избу набились воеводы и хирдманы ближней дружины. Стали обсуждать, как быть дальше. Ждать, пока Сверкер сам надумает сдаваться, никто не хотел: люди устали от битвы, от холода, долгих переходов, всем хотелось под крышу. Особенно тепло было необходимо раненым. Они и так уже заняли все избушки на этом берегу, но там могла поместиться едва четверть русской дружины. К тому же нельзя было