– Вовсе нет! Она твоих лет, может, даже помоложе малость будет.

– Помоложе? – не поверила княгиня.

– Я видела ее за три шага! – горячим шепотом настаивала Ведома. – И был яркий день. Она не старше тебя. И говорит, как голядка, и одета по-голядски, в бранчу и валянку. И мне все кажется, будто я ее уже видела. Нет, не видела, а слышала… может быть.

Еще там, на поляне, Ведоме померещилось в «матери медведей» нечто знакомое. Но этого не может быть. Они никоим образом не могли видеться раньше. Но почему же ее голос… ее речь казались знакомыми? Нет, не потому что в Свинческе полно голядок, говорящих по-словенски, – хотя бы их собственные челядинки. Здесь что-то иное. Забытое воспоминание о чем-то, виденном очень давно, рвалось из глубин давних детских впечатлений, но Ведома не могла разглядеть подробностей этого смутного пятна.

– Но это верно ли она? – настаивала Гостислава. – С чего ты взяла, что это Ведьма-рагана, – она сама тебе сказала?

– Она спросила, знаю ли я, кто она. Потом спросила, кто я. А еще сказала, что я должна выбирать… – Ведома запнулась. – Между вами. Отцовским родом и твоим. Но как я должна выбрать? Ты выбрала свой род, это я понимаю…

– Ничего ты не понимаешь! – перебила ее мать. – Если бы я выбрала свой род… многое было бы иначе. Все было бы иначе! Но как я могла? Запомни: когда род отдает девку в жены по уговору, она отдана! Она больше не принадлежит своему роду – она выкуплена, за нее заплачено! Нельзя корову продать, а потом ходить ее доить! Нельзя отдать девку по ряду, а потом ждать, что она будет на твоей, видишь ли, стороне!

Она почти кричала, хотя и шепотом: видно было, что впервые за много лет она открывает то, что на душе. Ведома, потрясенная этой горячностью той, которую привыкла видеть тихой и молчаливой, в испуге схватила ее за руку.

– Я их не просила меня за варяга отдавать, – тише, но с той же лихорадочной горячностью продолжала Гостислава. – И не убегом за него выходила[7]. Они меня сами отдали. И ты запомни: за кого тебя по ряду отдадут, тому ты и будешь по самую краду верна. И никакой «другой стороны» у тебя не будет. И выбирать нечего.

– Но ты же… – шепнула Ведома, имея в виду, что мать не хочет знать того мужа, которому, по собственным словам, обязана верностью.

– А что я? Всякая жена горюет по кровным родичам, таков обычай. И если род злодейски истреблен и не отомщен, то горевать по самую краду. Я и горюю. А своему мужу я жена. Вон. – Княгиня кивнула в сторону укладки, на которой спала Прияна, доказательство ее супружеской покорности. – Ни ему, ни его детям я зла не сделаю. Истребил бы мою родню другой кто, я бы тоже весь век в горевом ходила. Только коли бы ее кто другой истребил, муж бы отомстил, тогда бы и я опять в цветное платье оделась.

Ведома молчала, осмысливая услышанное. Так вот: всю жизнь живешь рядом с родной матерью, а потом оказывается, что все это время извлекала из ее судьбы совсем не тот урок, который она давала.

– Я поняла… – задумчиво пробормотала девушка.

Уразумела наконец. А ее еще умной считают.

– А вот если убегом уйдешь, тогда, значит, за свою жизнь сама и ответчица, – продолжала мать. – Тогда тебе и нужды нет: как там твоя родня, жива ли? Но и ей о тебе – тоже.

В этих ее словах Ведоме почудился намек, и она пристально взглянула матери в лицо. Кажется, та ответила на вопрос, который дочь еще не задала.

– И когда такие, как ты, сами не знают, кто они, – Гостислава сама взяла ее за обе руки и наклонилась ближе к лицу дочери, – может, им и лучше свою судьбу самим прясть. На новой росчисти сеять да потом не жаловаться.

Ведома промолчала. Она так привыкла к мысли, что замужеством ее распорядится отец, да и то после того, как ему это разрешит бабка Рагнора, что мысль о браке «убегом» поразила ее своей новизной. Да и с кем ей бежать?

– Где ты встретила Ведьму-рагану? – прервала ее мысли мать.

– В березняке за Толимовым оврагом.

– Далековато…

– Я часто туда хожу. Там травы добрые.

– Я не про это…

– А про что?

– Ничего. – Гостислава отмахнулась, лицо ее приняло обычное замкнутое, безучастное выражение. – Ступай. А то бабка твоя за тобой сюда притащится.

– Идут! – Дверь распахнулась, заглянула Норима.

– Не здесь ли княжна? – Вслед за Норимой вошла Белча, челядинка старой Рагноры.

Видимо, бабка еще не спала и послала разыскивать внучку, которой давно пора вернуться.

Ведома встала, поклонилась матери и пошла прочь. Закрылась дверь, все стихло, Гостислава улеглась и знаком велела Нориме погасить лучину. Но нечего было и думать – заснуть.