Как Оболиусу ни хотелось тоже погулять в городе, он был оставлен на хозяйстве. Старик перед уходом еще и дело поручил – очистить палубу в загоне мохнаток. Обычно на стоянке стадо сводили на берег, где оно всю ночь тихо-мирно паслось, и чистка заключалась в том, что Толлеус немного притапливал нос плота, а подросток смахивал дощечкой на длинной палке всю грязь, что оставалась после животных. Из-за этой грязи вдобавок сами мохнатки часто пачкались, чего во время пешего путешествия не случалось.

Сейчас также не получится – надо как-то ухитриться вымыть палубу прямо с животными на ней. Как – пока что Оболиус представлял смутно. В загоне и места не так, чтобы много, и зайдешь, так повалят – парень уже не раз сталкивался с этой их мерзкой привычкой. Требовалось подумать. Причем времени на это было не так, чтобы много – старик должен раздобыть корм и вернуться.

В отличие от Толлеуса, Оболиусу больше нравилось путешествовать по дорогам, чем по реке. Работы для него из-за регулярной чистки животных не сказать, что стало сильно меньше, зато общение с людьми вовсе сошло на нет. Другой раз хотелось поиграть со сверстниками, пошалить. И еще девчонки… К «любви всей жизни» Сабрине из родного Олитона он к своему немалому удивлению охладел еще в Широтоне. Там были другие девочки, еще лучше. Но и они остались в прошлом, и сердце страдало от пустоты. В общем, Оболиус маялся от одиночества. Старый искусник – не та компания, когда хочется поговорить. Того хуже – на реке Толлеус переключился с Искусства на обучение грамоте. Он хотел, чтобы юный олитонец сам изучал книги, а не тратил по минуте на слово, водя пальцем по иллюзорной странице. Эта наука давалось Оболиусу с трудом, поэтому учиться читать ему не нравилось.

А еще парню совсем не нравилось, что его собственного заглота обступили зеваки, а на него самого – удачливого рыболова, внимания не общарают и даже не подозревают о его существовании.

В общем, вид кольца зрителей на берегу, бульканье проснувшихся химер и задание искусника сподвигли его на авантюру. Парень, регулярно вселяясь в тела своих мохнатых подопечных, научился одному трюку. Если раньше он полностью брал управление на себя и заставлял животное бездумно выполнять свою волю, то сейчас мог, полностью не перехватывая управление, отдать какую-то команду. При этом определенная свобода выбора у химеры сохранялась. Например, прикажи он ей рыть землю, полностью подавив волю, начтет рыть без раздумий, даже если стоит не на земле, а на брусчатке. В случае же мягкой просьбы химера тоже с энтузиазмом начнет копать, но как бы по собственному желанию, и место выберет, где ей больше нравится. При этом у второго способа была еще одна интересная особенность – мохнатка не бросала выполнять задание, лишь только Оболиус «отпускал» ее, потому что искренне считала это своим желанием. Да, она могла чем-то отвлечься, но, обычно, через какое-то время, а не сразу.

Вот и сейчас он надумал воспользоваться этим новым умением. По одному вселяясь в животных, он внушал каждому желание двигаться за товарищем. В итоге выстроил цепочку, которую незримо возглавил. Мохнатки гуськом подошли к толпе зевак и уверенно полезли сквозь нее к туше. Тут был опасный момент – если бы кто-нибудь пихнул какую-нибудь химеру в цепочке, та могла передумать следовать за товаркой. Поэтому Оболиус, сидя на плоту, постарался самым первым в колонне животным, которое контролировал полностью, растолкать людей, агрессивно при этом булькая. Зеваки расступились, а стадо замкнулось в кольцо вокруг туши, продолжая при этом иди. Дело в том, что первой химере юный чародей тоже дал установку, как и прочим – следовать за товаркой. Он даже не поленился опять вселиться в некоторых мохнаток, чтобы они тоже стали булькать. Нужно сказать, мохнатки были стадными животными и молчунами не были, так что такая «просьба» поводыря была ими воспринята благосклонно.

Зрелище получилось странное, непонятное, оттого пугающее. Люди попятились, какая-то женщина испуганно вскрикнула. Парень же торопливо принялся работать с нитями, привязывая их к носу плота и пирсу, силясь притопить переднюю часть палубы.

Толлеус делал это иначе – он вытаскивал часть сфер с воздухом, обеспечивающих плавучесть. Оболиусу это было сложнее, он пошел своим путем. И добился своего.

Постоянно косясь на берег, проверяя, не начали ли разбегаться его подопечные, он, сбросив башмаки и закатав штаны, ринулся на палубу со своим скребком. Торопливость его и подвела – в какой-то момент подскользнулся и рухнул навзничь. Глубина была едва по щиколотку, но все равно одежду намочил.

Настроение сейчас же упало – смены нет, сам сушить не умеет, костер не развести… Требовалось поскорее вернуть животных в загон, чтобы ждать возвращение искусника хотя бы в том каменном здании, а не на улице – к вечеру в мокром под открытым небом зябко.

Палубу он домыл быстро. Может, не так качественно, обычно, но приемлемо. Вернул мохнаток на место без происшествий – тут повезло. Животным на мокрой палубе не понравилось, стали ругаться на своем булькающем языке, но парень сейчас был не в том настроении, чтобы сочувствовать им и успокаивать.

Подчиняясь непреодолимому желанию сделать окружающим какую-нибудь гадость, Оболиус нитями подергал голову и челюсть заглота, шуганув зевак, а сам отправил в здание на разведку чародейское Око.

К сожалению, сеновала там не оказалось, что в общем-то и не удивительно, но темный угол под лестницей рядом со входом нашелся. Туда-то Рыжик и направился.