Чарльза Норриджа. Местонахождение более чем трех сотен учащихся пока не установлено.

Купер подавил вырвавшийся смешок, прикрыв рот рукой. Он помнил, как раскалился от ярости, когда слушал Норриджа, помнил желание вышвырнуть директора в окно. В тот день пелена спала с его глаз и стало ясно, что ДАР – не совсем то, что он думал.

Он переключил звуковой поток с Си-эн-эн на пиратскую станцию Теслы.

– …освободили более трех сотен человек, а потом заложили взрывчатку и взорвали к чертовой матери этот символ ужасающего угнетения, каким была академия Дэвиса. Главный палач Чарльз Норридж был убит во время атаки, и все мы скорбим по этому поводу. Ура неустрашимым борцам за свободу, которые осуществили эту операцию. Теперь выпивка для вас будет отпускаться бесплатно до конца дней. Мама! Папа! Ваши детки свободны!

Купер понимал, что как представитель правительства должен ужаснуться. Знал, что эта атака была покушением на статус-кво. Акт терроризма, который еще сильнее нарушит и без того хрупкое равновесие сил в стране.

Но ему было все равно. Пиратская станция Теслы была права: ура! И сделала это Шеннон. Что она сказала вчера вечером в разгар их ссоры? «Я собираюсь в Западную Виргинию. Сделаю лучшее из того, что мне доводилось делать в жизни».

«Боже мой, какая женщина!

Верно, Куп. Но ты помнишь, что она сказала потом? „Смотри новости. И иди к черту“».

Первой его реакцией была желчь в горле и желание выругаться, ощущение, что он напортачил. Но вторая…

«Перед этим ты обвинял ее в попытке похитить биологическое оружие (чего, кстати, как ты и сам прекрасно знал, Шеннон никогда бы не стала делать), но она ответила, что у нее другие планы.

„Волшебное снадобье“.

Это выражение, вероятно, застряло у тебя в голове, потому что ты повторил его сегодня.

А Милли, распознав эти слова, рассмеялась».

…была более важной. Он выключил звук.

– Дария, новая задача. У тебя есть доступ к информации, похищенной из ДАР на этой неделе?

– Ник, у меня есть тематический список без подробностей. Эта информация была заблокирована…

– Да, я знаю. В основном это информация об исследовательских центрах?

– Это так, Ник.

– Проверь на связь со всеми расходами «Эпштейн индастриалз». Мне нужно знать, не финансировал ли Эпштейн какие-либо лаборатории, информацию о которых похитила Ше… похитили террористы.

– Ник, есть одно совпадение: Институт современной геномики.

Купер выпрямил спину, ощущая щекотку в мозгу, предвещавшую, что его дар близок к обнаружению закономерности.

– Подробнее, – попросил он.

В прошлый раз Купер был в Новой Земле Обетованной в разгар лета, но и тогда вечера стояли прохладные. А теперь ближе к полуночи в конце ноября температура была около минус семи градусов Цельсия. Даже в толпе ветер, задувавший со взлетно-посадочных полос, пробирал его до костей сквозь купленную кожаную куртку, и ему приходилось притопывать ногами и согревать пальцы дыханием.

«Напрасно ты улизнул от охраны. Они бы смогли достать тебе одежду потеплее».

Поступок он совершил не самый дипломатический – вылез из окна своего кабинета на втором этаже и остановил электротакси. Но в аэропорту он был не в качестве посла.

Взревев напоследок, «Боинг-737» остановился на взлетно-посадочной полосе. Когда заглохли двигатели, наземная команда подкатила трап к борту самолета. Вокруг Купера, с трудом сдерживая нетерпение, зашевелилась толпа.

– Вы можете себе такое представить?

Мужчине с худым морщинистым лицом, который задал этот вопрос, было лет пятьдесят пять. Никто в Вайоминге не страдал от водного ожирения, но тут дело было не только в этом. У него был вид человека, который долгое время засыпал и просыпался несчастным.

– Сын или дочь? – спросил Купер.

– Сын, – ответил мужчина. – Питер. Ему сейчас должно быть пятнадцать.

Чем больше Купер приглядывался, тем яснее осознавал, что неверно определил возраст этого человека. Биологически ему, наверное, всего лет сорок. Догадаться, почему у него такой изнуренный вид, было нетрудно. Тест Трефферта – Дауна, по которому выявлялись анормальные, дети проходили в возрасте восьми лет. Мужчина не видел сына семь лет.

– Мы никогда не сдавались. Каждый его день рождения мы пекли пирог, пытались петь. В прошлом году моя Глория умерла, – тихо рассказывал он. – Верить после этого стало труднее.

«Верить стало труднее. Правдивее слов еще никто не говорил».