Рядом со знаменем на простой тумбе располагался металлический денежный ящик, вскрывать который наш полигонный писарь, одновременно местный начфин, имел право только вместе с караульным начальником, для чего в ящике имелось два замка. А у начфина в звании унтер-офицера в наличии имелся только один ключ. Второй передавался начальниками караула друг другу при смене.

Именно эту сцену я и застал, явившись утром в штаб.

Мне показали кабинет субалтерн-офицеров — довольно просторную комнату, в которой сиротливо стояли всего два стола с простыми мраморными чернильными приборами, и представили сидевшему за своим столом Щоличу. Тот после дежурного «рад знакомству» показал мне мой стол и шкаф и отправился снимать пробу с завтрака на кухню.

После завтрака — чай, сахар, хлеб, масло, крутое куриное яйцо и пшенная каша — на плацу построили весь свободный от нарядов личный состав полигона и представили меня как второго помощника начальника. После этого капитан Многан отпустил подчиненных Щолича и сам ушел в штаб, бросив напоследок:

— Командуйте, фельдфебель.

Осмотрел я свои восемь десятков подчиненных, явно недовольных стоянием на морозе. В основном дядьки в возрасте из мобилизованных второго разряда. Оно понятно, кого помоложе на фронт отправляют. А вот ефрейторы все как на подбор не старше двадцати пяти. Как я потом выяснил, их оставили тут как обученных специалистов, когда солдат-срочников с полигона отправили в маршевую роту.

Прошелся вдоль строя, осмотрел своих новых подчиненных и сказал:

— Отложим все знакомства-представления на послеобеденное время. В казарме. В тепле. Сегодня всем заниматься по утвержденному ранее плану. Разойдись!

Заслужив довольные улыбки «отцов», сам направил стопы в штаб. Всевозможные инструкции читать, заодно посмотреть внимательно, какие бумаги остались тут от моего предшественника. А также выяснить главное: чем я сам обязан отчитываться и с какой периодичностью.

Первым делом, стрельнув у писаря две толстые тетради, похожие на амбарные книги, завел себе журнал движения личного состава и журнал — как его назвать? — боевых действий, в общем. С Российской армии знаю, что главное — это учет и контроль на бумаге. Если нет залетов любимого личного состава, проверки бумагами и ограничиваются. Главное не лениться.

В журнале учета личного состава ввел непредусмотренную графу — гражданская специальность. Это чтобы в случае необходимости не устраивать каждый раз опрос в спешке.

А там и писарь попросил меня зайти к себе через штабного вестового. Я, грешным делом, подумал, что «штабной придурок» оборзел не по чину, но моментом сократился во взбухании, когда разговор пошел о деньгах.

Выдали мне подъемные, полевые на месяц вперед, расписался также за кормовые рационы для лошади и порционы за себя.

— С начала следующего месяца, господин старший фельдфебель, вы должны определиться, как вы будете питаться, — писарь сильно походил на киношного солдата Швейка, разве что баек не рассказывал по каждому поводу, — из общего котла, брать паек на дом сырыми продуктами или деньгами вообще. Предупреждаю сразу, что деньгами невыгодно. Продуктовый паек у нас больше, чем в городе, а вот денежная компенсация, наоборот, меньше — сельская местность… Хотя до ближайшей деревни от нас совсем не близко. Да и деревень тут не так много. Все больше хутора. А пока до конца месяца я вас прикрепил к общему котлу, чтобы отчетность не портить. Давняя традиция. И еще… если поедете в город, то сообщите заранее, чтобы я вас на время отпуска или командировки снял с довольствия и выдал вам деньгами. В том числе и на рацион для вашей лошади.

Похоже, для первой встречи мы друг другу понравились, и никто из нас пальцев гнуть не стал. К чему? Нам вместе еще служить и служить.

Затем первым делом проведал на конюшне свою кобылу, угостив ее подсоленной горбушкой. С ней также надо дружить.

Старший конюх, похлопывая высокую кобылку по черной шее, все ее мне нахваливал:

— Ласку вместе со мной с графского ипподрома мобилизовали. По возрасту, — улыбнулся он в короткую бородку. — Мне сорок, ей — тринадцать с хвостиком. Из племенного разведения она уже выбывает, рекордов больше ей не ставить, на то молодняк по брони остался, а так она еще очень даже резвая, господин старший фельдфебель, особенно в санках. Это же отогузский рысак! У нее родословная длиннее, чем у нашего графа. Главное, ее больше получаса на максимальных аллюрах не гнать. Давать роздых. Тогда она целый день в оглоблях бегать может.

— А верхом?

— Выучена. Но в оглоблях она лучше. Призы брала.

Масть у лошадки была нечастая — караковая. То есть вся лошадь вороная, но с подпалами, как у добермана в пахах и на морде. Разве что не так ярко выражена граница этих подпалов. Кобыла во время разговора все иронично косила на меня фиолетовым глазом, типа видали мы карликов и покрупнее.

Ухожены все лошади в конюшне были образцово, о чем не преминул похвалить старшего конюха.

— А как оно могло быть иначе, если я с одиннадцати лет на ипподромной конюшне, — с достоинством ответил он.

Осмотрев подковы, только покачал головой:

— Они все тут фабричные?

— Других нет, господин фельдфебель, — пожал плечами конюх. — Вот на ипподроме рецкого горца в кузнецах держали, тот знатные подковы ковал.