35.

Ночь. Мучаюсь сильнейшей духотой. С лица, спины, живота стекают ручьи пота. Чтобы немного облегчить страдания накрываюсь намоченной в воде простыней. На короткое время влажная тряпка помогает. Скоро материя высыхает, снова с ног до головы покрываюсь солоноватой жидкостью. Уснуть не выходит. Закрываю веки, упрямо выталкиваю неспокойные мысли о тайском уголовном деле из головного мозга. Думы издевательски засели прочно в хвором сознании. Отвлечься от тяжести, мрачности мыслей нелегко. Я ловчусь, задумывая разные хитрые маневры, чтобы надурить моих врагов-дум. Элементарно по -детски считаю овец, перебираю памятью радостные происшествия, случившиеся в жизни, играя в города, переношусь в места, которые давно или недавнем прошлом посещал. Лишь бы абстрагироваться, забыть кошмар месяца тайской тюрьмы. Вот на минуту, другую, засыпаю чутким сном.

Физически нагружаю себя. Приседаю, отжимаюсь, качаю пресс, чтобы телом устать, как то успокоится нервишками и поспать три-четыре часа. Непродолжительный деликатный сон как нежданный, дорогой подарок. Только сновидение не напоминает о дерьме, куда я вляпался по самое небалуй, как лох. Последняя встреча с Левинзоном придала уверенности, влила оптимизма в ослабшую за время заточения волю, укрепило желание бороться с невзгодами, идти до конца, а не сгнить в паршивой тайской тюряге.

Когда потухнет блеклый свет в камерах заключения и тюремном коридоре, а охранник проорет отбой воцариться гробовая тишина. Здесь особо гнетущая тишь, изводящая арестанта. Тишина не для наслаждения ночным покоем, желанным отдыхом, ее специальная функция то и дело напоминать, где ты. Она никогда не приносит постояльцам вожделенного мира, спокойствия, а держит в натянутом сплошном напряжении, особенно первое время, пока новичок арестант не привыкнет к ее регулярным неврастеническим капризам. Тишина тюрьмы насильно порождает в человеке неосознанный страх. Помешательство подталкивающее сдохнуть. Война человека и обстоятельств, остросюжетная самоубийственная игра. Жертва, заключенная под стражу преспокойно, не выказывая признаков приближающегося помешательства, сидит на нарах. Один момент секундой порождает истошный, звериный крик заполняющий камеру. Вопль отголосками долетает соседям. Слышны быстрые шаги охраны, тайские матерные ругательства, глухие удары по беззащитному телу. Вот мимо моей клетки охранники волокут, держа под руки бездыханное тело. Руфим рассказывал, если ты не vip задержанный, тебя, скорее всего, забьют до смерти.

Я усиленно вслушиваюсь в безмолвие каменных стен, бетонных полов, железных решеток тюрьмы. Сосед за стенкой жалобно скулит во сне или детски плачет, не разобрать. Бегающие беспорядочные шорохи по коридору, крысы грызут деревянные прогнившие доски полов. Старческий скрип двери, приближающиеся шаги. Нет, показалось. «Бангкок-Хилтон» грудью исполински стонет душами заключенных, умерших здесь. Души покойников приведениями бредут каменными катакомбами, бряцая кандалами. Мертвецы надрывно рыдают от нечеловеческих мучений, выпавших на их несчастную долю. Натужный плач пугает живых тюремных постояльцев. Сидельцы закрываю плотно уши ладонями, прижимают ушные раковины до пронзительной боли, лишь бы не слышать стадных воплей, молящих просьб к Всевышнему о прощении покинувших мир. Мертвые задевают живых, взывающе просят нас помочь. Помолиться о спасении их грешных душ, чтобы обрести покой.

Эмоциональная круглосуточная выматывающая физически и морально борьба. Смахивает на ядерную войну внутри меня. Скопившиеся за месяц душевные переживания наступают на хозяина, атакуя артиллерийским огнем бессонных ночей. Последние дней семь я вообще перестал спать. Короткая, беспокойная дрема, не более того. Старуха бессонница не вечна, организм измотан без полноценного отдыха, чрезмерное волнение притухает, переутомленное сознание сдается, уступает место бессознательному состоянию-сну. Спускаюсь крутым изгибом кованной лестницы. Внизу вижу резную деревянную дверь, подсвеченную одинокой лампочкой. Дергаю дверную, прохладную, металлическую ручку. Дверь не шевелится. Тогда прикладываюсь что есть силы плечом. Деревянное полотно ворчливо сдвигается. Чуток приотворившись, пускает тонкую полоску солнечного белого света. Прикладываюсь к просвету, заглядываю в щель. Вижу парк безбрежной зелени. До боли мне знакомая картина природы. Фигурные металлические скамейки, склонившиеся ивы над водянистой гладью озера, летний, теплый, ясный день и Грэг. Любимая, жена, любовница, мать моего будущего ребенка. Она снится. Грэг искренне поверила мне, я напрочь не оправдал ее идущих от сердца надежд. Избито предал. Узнав случаем о настоящем прошлом мужа наркоторговца, не отвернулась, протянула руку помощи. Грэг часто плачет ночами. Она не любит показывать окружающим людям свои слабости. Моя жена сильная женщина, в силах вынести испытания, выпавшие махом на нашу общую долю. Грэг ходит в православную церковь, Свято-Никольский приход Амстердама. Она много молится за меня, пишет записки за здравие. Я дорожу Грэг. Даже никак слова не в состоянии подобрать, чтобы выразить сполна, как значимо ее ежеминутное присутствие в моей жизни пусть на дальнем расстоянии. Плохому парню своенравная судьба сделала незаслуженный подарок однажды познакомив с Грэг. Судьба словно дала последний шанс, сказав назидательно: