предъявлять претензии надо не к нему, а к Давыдке. Он никак не мог знать, кому принадлежит предложенное для ставки имущество.

— Вчера не было, сегодня появилось — и невозможно догадаться? — со всей возможной язвительностью сказал Данила.

— Так ты сам объявил на посту, что везешь ему, — все так же спокойно ответил тот, — чего же думать?

— А ты кто вообще?

— Высший тиун города Новый Смоленск, Гаврила Душилович.

А это была неплохая заявка. Князь назначал «высшего» и «низшего» тиуна для судебных разбирательств. Гаврила, стало быть, фактически второй человек в городе. Ему подчинялись и «вирник» — судья, занимающийся делами об убийствах, и «емец» — производивший аресты виновных и подозреваемых, и «ябедник» — расследующий происшествия.

— Ты можешь, конечно, — продолжал между тем все таким же ленивым тоном уставшего человека неизвестно в каких отношениях находящийся с хозяином тиун, — официально подать бумагу с «доводом», то есть челобитную с изложением происшествия. Тогда я в соответствии с судебной грамотой открою дело. Только согласно словенской Правде претензии полагается предъявлять вот этому, — ткнул пальцем в сторону Давыда и очень конкретно назвал того неприличным словом, — тут полно «послухов», присутствовавших с самого начала, включая, — он улыбнулся, — меня. Никто Лека за рукав не тянул, не удерживал и не заставлял чужое на кон ставить. Даже в глотку насильно водки не вливали.

Глотнул из кружки и после длинной паузы добавил:

— И выйдут тебе одни траты в пользу княжеской казны за труды его чиновников праведные. Закон есть закон и к справедливости отношения не имеет. А вот это, — на движение в сторону кабатчика, — вообще не советую. Сам и выйдешь виноватым по чести, коли примешься кулаки чесать. Впрочем, неизвестно еще, кто кому наваляет. Не смотри, что он так выглядит, морду разбить любому сумеет.

Кабатчик криво усмехнулся характеристике.

— Я бы поставил на спор, да с моей стороны неудобно подзуживать. Кстати, не обессудьте за напоминание, но вам надлежит завтра явиться к посаднику и выплатить за ваше имущество налог. С воза по пять гривен. Не так много, — будто извиняясь, добавил.

— У нас с предпринимателей много не дерут. Городу они полезны, и любой товар уместен.

В смысле имеют возможность добрать нужное в других местах, приятно удивленный размером пошлины, отметил Данила. Могли бы ведь с товара взять независимо от того, удастся ли продать. Привез — плати. Еще и с каждого мешка.

— В кости проиграл — я отыграю, — неожиданно заявил Земислав, прерывая вечное молчание.

— Может, тебе еще и налить? — поинтересовался франт. — Извини, церковь сеземцам алкоголь давать запрещает, — он выразительно посмотрел на тиуна.

Без особого напряжения читалась мысль: ну не при властях же.

— Он не дикарь, а сармат, — машинально отреагировал Данила.

— Кто?

— В вашей деревне батюшка был? — радуясь возможности подколоть, удивился показательно парень.

— Ну…

— Должен был с Житием святого Гермогена ознакомить. Там целый список возмечтавших о Беловодье: готы, крымчаки, аланы, болгары, греки, сарматы…

Насчет последнего он не помнил абсолютно, но не побежит же проверять. А народов там действительно много записано. Всегда считал, что для красного словца, но его столь часто удивляли в последнее время, что ничего странного в присутствии здесь кого угодно.

— Ну у него все равно родственнички, — прервал перечень франт, — из лесу в роду присутствовали.

— Не пьянствовать, — отрезал Земислав, переждав дискуссию, — играть. Кони против серебра, — и он со стуком бросил извлеченный из притащенного с собой заплечного мешка тяжелый сверток.

— Дан, — тихонько сказал Отто, обернувшись к Даниле.

Ну да. Там их две трети, но встревать сейчас против товарища, не понимая, что именно тот затеял, было бы крайне неуместно. Обычно волхв знал, что делал и зачем. Спорить прилюдно — последнее дело. Проще промолчать и скандалить с глазу на глаз.

Вряд ли умудрились нарваться в кратчайший срок на второго не умеющего остановиться. Потому Данила еле заметно помотал отрицательно головой. Хотя с его точки зрения сейчас лучший вариант плюнуть, развернуться и уйти, отведя душу потом на дядьке. Уж ребра старому козлу посчитать не мешает. Он оказался непростительно жалостлив, а яма, выкопанная тем самому себе, много глубже первоначального впечатления.

— Не тысячу, две! — потребовал хозяин.

— Это с какой стати? — удивился Данила. — Он проиграл одну.

— Он ставил так, а я не отдам дешевле, — и кабатчик ослепительно улыбнулся.

— Да ты коней тех и вовсе не видел!

— Почему? Я вчера обоз рассмотрел, — он глянул на понурого Давыда с пренебрежением. — Подходящие лошадки. А его кто же заставлял дешево