– Всегда думал, зачем человеку два уха. Он вполне может обойтись одним, – задумчиво протянул тот. Ратмир почувствовал заточенную кромку стали у головы.

– А ты, оказывается, мясник, Гуннлауг, – сказал скальд. – Не знал, что это свойственно людям высокого рода.

Посол замер, подумал и опустил меч:

– Ты прав. Я не мясник.

Он прислонил клинок к стене, заложил руки за спину, чуть подал туловище вперед и вдруг остановился и громко объявил:

– Вот что я решил. Я пошлю гонцов к конунгу, и пусть Атли сам вытягивает из тебя то, что ему надо. Резать из тебя ремни или кастрировать твоего сына – это будет его решением. Я устал делать чужую грязную работу. Никто из моего рода, восходящего к Одину, не привык днями жить в воняющих потом казармах или трястись верхом среди вооруженного сброда. Я привык слушать песни с кубком вина и наблюдать танцы обожженных солнцем женщин с плоскими, как блюда, животами…

Гуннлауг осекся и взглянул на Браги:

– Бо-оги! – протянул он, отбросив со лба тщательно расчесанную светлую прядь. – У меня в плену один из лучших скальдов севера, а я твержу, что меня некому развлечь!

– ЛУЧШИЙ скальд севера, – хмуро поправил Сигурдсон.

– Тем более! – развел руками Гуннлауг. – Так покажи свое искусство!

Браги усмехнулся, глядя ему в глаза:

– Не много чести петь своему врагу связанным…

Гуннлауг, весьма довольный своей идеей, взял в руку меч:

– Мне надоело слышать «нет». Каждый твой отказ будет стоить ровно один палец твоего сына.

Он подошел к Ратмиру и взял его за мизинец.

– Всегда думал, зачем человеку…

– Я спою тебе одну из лучших песен, которые знаю, – перебил его скальд.

Гуннлауг кивнул и похлопал стальным клинком плашмя по ладони.

– Значит, договорились.

Браги показал глазами на оружие в руке посла:

– Этот меч не имеет цены. Когда-то его выковали гномы и отдали людям, чтобы те защитили свой мир от ледяных великанов. Считается, что он зачарован в крови дракона Фафнира самим Сигурдом, моим предком, убившим змея в бою. Его имя – Мститель. О том, почему его назвали именно так, сложена песня.

– Пой, – приказал Гуннлауг, садясь на стул рядом со скальдом и не выпуская меч из рук.

Браги набрал в хрипящие легкие воздуха. Его лицо исказила странная гримаса. Надтреснутый голос затянул древние строки. Ратмир вздрогнул, увидев, что разом погасли огоньки лучин по углам. Но упоенный собственным величием Гуннлауг слушал старинную песню о зачарованном клинке, которую пел для него лучший скальд севера Браги Сигурдсон.

Сокрушитель Скальдов выводил слова баллады о том, как молодой безродный воин Хавбор искал убийцу своего отца. В преступлении признался могущественный конунг севера, обладавший великим войском, и с насмешкой спросил, что теперь может сделать Хавбор. Тогда юноша, у которого не было родни, обратился за помощью к своему мечу, ибо у него «не было родни другой». И меч ответил согласием, и, когда Хавбор пришел мстить, клинок разил врагов, рубя их кости, будто щепки. Меч пил кровь, как усталый конь пьет воду, и уже не мог остановиться перед женщинами и детьми. А когда Хавбор решил, что пора бы клинку лечь в ножны, тот ответил:

Последние строки Браги проревел так, что на его шее вздулись толстые жилы. На стенах вспыхнули и погасли факелы. Гуннлауг вскочил с места, с ужасом наблюдая, как собственные руки сжимаются вокруг эфеса Мстителя и поворачивают лезвие к груди.

– Нет, – пробормотал Гуннлауг, не отрывая взгляда от своих рук, ставших вдруг чужими.

Браги зарычал, его глаза страшно закатились, так что видны были одни белки, на губах выступила пена. Дрожащее лезвие прикоснулось к горлу перепуганного посла.

– Нет! – вскрикнул тот – Не…

Гуннлауг захрипел и выпучил глаза, когда меч, подчинив себе его волю, вошел в горло, легко и мягко, словно в масло. Брызнула кровь, залив драгоценный шелк на груди. Лезвие прочертило багровую дугу от уха до уха, пальцы разжались, и меч с тяжелым звоном упал на пол. Кашляющий кровью Гуннлауг покачнулся, нашарил на поясе нож: и, падая, воткнул его в грудь скальду. Браги вздрогнул, какое-то время они смотрели друг другу в глаза, затем клокочущий кровью посол сполз, цепляясь красными пальцами за рваную рубаху своего пленника.

– Отец, – прошептал Ратмир, глядя на умирающего скальда.