– Нок – это что! – подал голос проснувшийся Лихой. – Вот у нас случай был… Жил-был скупой старик. Имел он двух сыновей и множество золотых. Почуял смерть, заперся один в избе, сел на сундук и давай золотые глотать, так и отошел в другой мир. Пришел сын, положил мертвого на полати. И вот приходит ночь, а вместе с ней – упырь. Поднял он мертвого на плечо, как пушинку, и говорит: «Натяни, муж, полу своей рубахи!» Начал трусить старика, с того золото дождем хлынуло. И говорит тогда упырь: «Деньги твои, а мешок— мой!» – так и исчез вместе со своей ношей…

– Про мертвых у нас тоже любят рассказывать, – оживился Браги и понизил голос до зловещего шепота: – Работала на одном хуторе девушка, очень собой пригожая: длинные волосы, стать валькирии, глаза – сапфиры. Надеялась она, что красота принесет ей богатство, несмотря на низкое происхождение, и как будто не прогадала. Запал на нее сын мельника, бегал к ней днем и ночью, вот и понесла девушка от него. Но, когда узнал богач о будущем потомстве, поколотил ее и пригрозил со двора выгнать, если заикнется, что ребенок от него.

Расстроилась батрачка, попыталась плод вытравить, да не получилось. Родила тайком и вынесла младенца на пустошь умирать.

В тот месяц как раз устраивались на том хуторе игрища викиваки, у вас они хороводом называются. Ну и приходит сын мельника к батрачке, которую так и не смог забыть, на танцы приглашает. Та обрадовалась, что не сорвался бычок с веревочки, и решила снова к себе его привязать пуще прежнего.

Начала собираться на викиваки, а нарядов подходящих как не было, так и нет, не заработать на крашеные ткани простой девушке. И вот пошла она вечером овец доить в загон вместе еще с одной женщиной. И жалуется ей, что пойти на викиваки не в чем. Но едва слово вымолвила, как обе услышали: из-под стены загона детский голос песенку поет:

Батрачка, которая вынесла на пустошь своего ребенка, поняла, что обращаются к ней. И так она напугалась, что навсегда повредилась в уме. Так до конца жизни и проходила в одних и тех же лохмотьях с этой песенкой на губах…

Багровый свет от костра дрожал неровным, разлитым по лицам и земле кругом, в центре потрескивали седые от пепла, переливающиеся красным жаром поленья. За кругом света стеной стояла непроглядная тьма. Протяжно ухнул филин. Догорающий костер выстрелил в небо снопом искр ему в ответ. Дренги переглянулись.

– Оно, конечно, не стоило мертвых к ночи поминать, – прокряхтел Копье, почесывая затылок.

– Тихо… – прошептал Старший. – Слышите?

Плеск и шорох в прибрежном тростнике раздались так отчетливо и выпукло, словно их выгравировали прямо на темноте.

– Нок… – прошептал Младший, хватаясь за молот Тора на груди.

– Ты слишком много смеялся над ним, – повернулся к нему брат, – и вот он пришел.

– Я смеялся над тобой, – пробубнил Младший, клацнув зубами.

– А он думает, что…

– Молчать! – шепотом рявкнул Браги, напряженно вслушиваясь в ночь. – Оба встали и проверили, что там!

Близнецы понурились.

– Живо!

Братья, надув губы, взяли секиры и щиты и осторожно растворились во мраке. Скальд с улыбкой повернулся к окаменевшему от ожидания Ратияра.

– Там Эйнар. Стережет нас у воды по моей просьбе. Не верю я пока этому спокойствию…

– А зачем ты…

– Мужчине полезно чувствовать страх. Иначе как он научится его преодолевать?

Сидевший рядом Сван поежился:

– Холодно чего-то. Останусь-ка я спать у костра…

– А как же твое одиночество, друг мой? – полюбопытствовал Браги с сочувственным видом.

Сван поерзал под плащом.

– Псу под хвост ваше одиночество! – пробубнили из-под шерстяной ткани. – И ваших водяных, мертвяков и ведьм туда же!

Ратияр задумчиво шевелил угли, то и дело подбрасывал горсть веток. Храп викингов слышали в самом Асгарде, но он отчетливо различал в этом многоголосии тролльего рева нежное глубокое дыхание.

Человек может существовать без руки или ноги, но не способен жить без сердца. Юноша слышал, что даже в далекой стране Египет, когда людей превращали в мумии, у них вырезали все внутренности, кроме него.

«Каждый раз, когда я думаю, что ты скоро будешь далеко, кто-то невидимый вырезает его у меня из груди. Все мои пути ведут в Хель, все солнца покрыты копотью.

Ты отражаешься во мне, как эти звезды в ночном море, и каждая волна о тебе, и каждый вздох, и каждый шторм. Все чудовища спят на дне, когда ты рядом, лишь не дремлет Железный Волк, привязанный к скале тонкой лентой твоего ласкового взгляда. А не будет его, Волк вырвется и сокрушит мир, и ничто и никогда больше не будет прежним…»

Рядом в темноте раздалось тугое журчание.