удивления у местных обитателей не вызывал. Помимо студентов технических специальностей, опрятных и подтянутых, на извилистых улочках исторической части города хватало и растрепанных гуманитариев. Учащиеся высокой школы искусств и слушатели театральных курсов зачастую и вовсе выглядели еще хлестче меня.
Пока шатался по округе, на глаза попался фонтанчик с питьевой водой, тоненькой струйкой бивший из стены старинного на вид дома. Я умылся и напился, потом сунул в чашу левую кисть и держал ее там до тех пор, пока пальцы не начали отниматься, а холод не заморозил боль.
Так себе обезболивающее, но ничего более действенного у меня сейчас не было.
Когда я переступил порог лавки, Александр Дьяк в изумлении округлил глаза, хрипло выдохнул:
– Леопольд Борисович?! – и сразу закашлялся, сотрясаясь всем телом. Какое-то время он гулко бухал, тяжело опираясь обеими руками на прилавок, потом выпрямился и махнул рукой:
– Закрывайте!
Я повесил на дверь табличку: «Закрыто» и задвинул засов, а изобретатель вытер рот платком и вышел из-за прилавка.
– Вы разве не отправились в Новый Свет? – поинтересовался он. – И что у вас за вид? Что-то случилось?
– Обострение болезни. Семейной.
– Да проходите же!
Владелец лавки едва ли не силком втолкнул меня в заднюю комнату, там я выложил брякнувший металлом пиджак на стол и без сил повалился на кушетку.
– Насколько серьезный был приступ и что у вас с рукой? – спросил изобретатель, выкатывая из дальнего угла тележку с установленным на ней электрическим оборудованием.
Я уставился в потолок и попытался пошевелить пальцами левой руки. Смог, но боль при этом была просто адская.
– Леопольд Борисович!
– Частичная трансформация, – сообщил я хозяину лавки, оставив в покое распухшую руку. В остальном самочувствие не беспокоило. Ушибы больше не болели, оставленная удавкой ссадина на шее пропала без следа, будто и не было ничего.
– Когда это случилось?
– Час назад.
Дьяк вновь закашлялся, сплюнул в платок мокроту и выругался:
– Чертова жара доконает меня! – потом уточнил: – Когда последний раз ставили капельницу?
– Неделю назад. Может, чуть больше.
– Разве я не говорил, насколько важно соблюдать периодичность? – укорил меня изобретатель, размотал кабель и подключил аппарат к электрической сети. Потом он наполнил стеклянный сосуд из стоявшей в углу кадки с водой, опустил в него анод и катод и повернул выключатель, выставляя его на две минуты.
– Мне бы поесть, – попросил я.
– Даже думать забудьте! – резко отозвался хозяин лавки. – Обильная пища сразу после приступа может стать причиной возникновения условного рефлекса. Хотите превратиться в каннибала?
Я не хотел становиться каннибалом. Просто хотел есть.
– Терпите! – потребовал старик, включая прибор. Загудел трансформатор, от серебряного катода начала расходиться заметная невооруженным глазом муть.
– Что с вашей установкой для электролиза? – спросил тогда Дьяк.
– Пропала, – сознался я. – Небольшой форс-мажор.
– Эх, молодость, молодость, – только и покачал головой изобретатель. – Разве вы не понимаете, насколько серьезно ваше положение? Насыщенная ионами серебра вода в перспективе способна полностью вас исцелить! Как же можно столь наплевательски относиться к собственному здоровью?!
Я приподнялся на одном локте и с определенной долей скепсиса посмотрел на пожилого господина в старомодном сюртуке, с седой бородкой и поредевшей шевелюрой с глубокими залысинами.
– Честно говоря, не заметил особого эффекта от капельниц.
– Ну разумеется! – всплеснул руками Дьяк. – Разумеется, не заметили! Болезнь ведь до сегодняшнего дня не переходила в активную стадию?
– Нет.
– В этом-то все и дело! Леопольд Борисович, в основе этого метода лечения оборотней лежат фундаментальные исследования академика Павлова!
– Как скажете.
С громким щелчком отключился прибор для серебрения воды, и я принялся закатывать правый рукав.
– Левую руку, – поправил меня изобретатель.
