— Что за принцип?

— Вот ты сам подумай, что будет, если зараженным вообще не давать развиваться? Я отвечу — не будет споранов, а без них мы передохнем быстро.

— Посадить их в загоны, пусть друг друга жрут, сильнейших валить, вырезать спораны.

— В неволе от них полезного выхлопа почти нет. Не растут, не дают почти ничего. Есть мнение, что им не только зараженное мясо требуется, а и свежее. Но кое-где пробовали коровами кормить, то же самое выходило. Говорят, паразит, который контролирует зараженных, сильно против такого обращения. Ему свобода и простор нужны. Но это только байки, за что купил, за то и продаю.

— Хреново…

— Девчушку ту жалеешь?

— А ты разве нет?

— Жалко, конечно, я же не совсем урод. А что делать? Вернуться и сказать ее мамке, чтобы лезла в лодку к чумазым пованивающим мужикам, потому как там вот-вот начнется конец света с ходячими зомби и чудовищами? Как думаешь, что она скажет на такое?

— Что-нибудь плохое…

— Вот-вот. Сами под раздачу попадем, и ничем никому не поможем. Так что не забивай голову, она и без этого пухнет. Тут о себе думать надо в самую первую очередь, и во вторую и в третью тоже. Сильно добрые не живут долго, Улей есть Улей.

— Понимаю.

— Все, убираем весла. Пора мотору поработать.

— А долго еще осталось?

— До вечера доберемся. Только не до стаба. Просто дальше сушей придется, водного пути нет. Или есть, но я о нем не знаю.

— На берегу будет где переночевать?

— Там карьер, а при нем рудоуправление. Серьезных бродячих ни разу рядом не видел. Может не работает там никто, а может работают в одну смену и перезагрузки попадают в ночь, когда никого не бывает.

— Я на тихом заводе вдали от всего на рубера нарвался.

— Бывает всякое, но говорю же — я там ни разу не нарывался. И человек, который мне этот путь показал, тоже ни разу не вляпался.

Мотор загудел, разговоры стихли.

Последний отрезок пути быстро превратился в пытку. С большой реки свернули в узкую протоку, где течения не было вообще, а борта то и дело терлись о густую поросль тростника. Дальше стало еще хуже, потому что мелело на глазах, то и дело чиркали днищем по дну, двигатель пришлось заглушить, шли на веслах. Иногда вставали, начинали отталкиваться ими будто шестами, потому что растительность поджимала с двух сторон, места для гребли не оставалось.

По суше можно передвигаться куда эффективнее, но Карат не предлагал сменить способ передвижения по очень простой причине — суши не было. Густой тростник с одной и другой стороны, иногда через прорехи в нем можно было разглядеть темную поверхность стоячей воды, почти на всей площади затянутой густой ряской. А дальше та же непроглядная поросль, но по ее виду понятно, что за ней твердой земли не найдешь.

Затем ситуация начала быстро улучшаться: протока расширилась, стала глубже. Рыбак вновь завел двигатель, пошли с ветерком, пугая разлетающихся с их пути птиц.

А потом лодка дернулась с такой силой, что Карат едва в ней удержался и успел ухватить за хвост взвывшего кота, который улетел с лавки будто получив пинка и неминуемо бы шлепнулся в воду впереди по курсу. Двигатель как-то нехорошо взревел, но привычные буруны за кормой не поднялись, и вообще, лодка встала будто вкопанная: никакого движения, лишь вибрация сотрясает.

Рыбак заглушил мотор, злобно выругался и почти спокойно пояснил:

— Все, приехали к чертям на танцы. Винт оторвало.

— Ты сильно гнал.

— Гонят самогон, да и кто знал?! Всегда так гоняли здесь, и ничего не случалось. Вот что это за винт такой?! Где его защита?! Я вообще-то бывший сибиряк, по каким только перекатам в молодые годы не гонял, и никогда такой ерунды не случалось. Бракоделы криворукие…

— Далеко еще?

— Фигня осталась, но теперь веслами придется. Хорошо, если за пару часов доберемся. Засветло уже никак не успеть, а это плохо.

— Может сушей?

— А где она, эта суша? Я вот не знаю. Сплошные болота в обе стороны. Бобровый рай. Хватай весла. А кота ты ловко поймал. Видал, как он летел? С ревом, будто ракета, очень не хотелось купаться. Гы-гы-гы!