характером. А дворники, они все на связи с околоточным состоят. Так что никому из лихих тут места нет, Захарыч не потерпит. Откуда Елкин все это знает? Так ведь Киев – это его родной город, он тут вообще много чего знает. Да и живет в трех кварталах отсюда.

– Сергей, вернешь пролетку владельцу и расплатишься с ним, – отдав распоряжение вольноопределяющемуся Репину, Шестаков соскочил с козел и подал знак охранявшим Елкина.

– Очень прошу, Валентин Сергеевич, не делайте глупостей. Вам ведь не нужны неприятности? Вот и ладно, – как можно более дружелюбно улыбнувшись, произнес Ильин, правда, в голосе его отчего-то ощущалась сталь.

– Да, да, конечно, – часто закивал Елкин, лихорадочно соображая, как ему поступить.

Они уже поднялись на третий этаж и вошли в одну из квартир, но путей решения проблемы он так и не нашел. Держали его плотно, куда там господам полицейским. Эти вроде и руки не выворачивают, а все одно понимаешь, что ни единого лишнего движения тебе сделать не дадут.

– Господа хорошие, а чего это вы? Зачем мы тут? А? – нервно сглотнув, бессвязно пролепетал Елкин.

Пытался было поупираться, даже руки расставил, хватаясь за дверной косяк. Вот только напрасно это. Руки его быстро прибрали, а самого легонько, но твердой рукой затолкнули в прихожую.

– Валентин Сергеевич, а не кажется ли вам, что с вашей стороны это откровенное свинство: отсиживаться в тылу в то время, когда родина в опасности? – после того как закрылась дверь, окинув его ироничным взглядом, задал чисто риторический вопрос Шестаков.

Уж кто-кто, а подпоручик знал точно, что для Елкина уже настал час, когда родина призвала его в ряды своих защитников. Более того, его уже переполняют патриотические чувства. Правда, для самого защитника отечества это пока было тайной. Ну так тем более настал момент его просветить по этому поводу.

– Простите, но я не могу быть призван на службу по состоянию здоровья. Болею я. У меня и документик соответствующий имеется, – силясь понять, что тут происходит, пролепетал фальшивомонетчик, поочередно бросая взгляды на своих похитителей.

– А бумажка, простите, собственного изготовления? – склонив голову набок, поинтересовался Шестаков.

– Что вы, как можно? За ко… го?.. – пролепетав это, Елкин замолчал.

– Мы принимаем вас за блинодела, сиречь, фальшивомонетчика. И хватит ломать комедию.

– Ну так и вам комедию не надо разыгрывать, господа хорошие. Защитники отечества, – прошипел Елкин.

– Ну, наконец-то, пришли в себя. Или до этого просто играли? Ладно, это не важно. Но вот чего вам не следует делать, так это иронизировать по нашему поводу. К вашему сведению, перед вами трое георгиевских кавалеров. А кресты в российской армии получают либо на могилу, либо за достойные деяния. И никак иначе. С этим, надеюсь, определились?

– Определились, – буркнул пленник.

– Вот и хорошо.

– Так, а от меня-то вам что нужно? – сложив руки на груди, поинтересовался Елкин.

– То, что я и сказал, отправитесь на фронт, защищать родину.

– У меня белый билет. Причем самый настоящий.

– Интересно, а при отправке на каторгу данное обстоятельство тоже учитывается?

– Но я чист перед законом.

– Пока чисты, Валентин Сергеевич. Пока. Вас отпустили за недостаточностью улик.

– Но господин следователь…

– А вам бы хотелось, чтобы он был с вами полностью откровенен? Или вы забыли, как работают наши следственные органы? Страна в состоянии войны, и следователь просто обязан раскрыть факт фальшивомонетничества.

– Ну да. Ну да.

– Вижу, вы все поняли. Вот и замечательно. Итак, хорошенько подумайте, что вам понадобится для вашей работы.

– И чем я должен буду заниматься?

– Странный вопрос. Фальшивые деньги, как вы понимаете, меня не интересуют. А вот изготовление документов очень даже.

– Не думал, что родине могут понадобиться подобные мои таланты.

– Могут. Родина, она вообще ничем не брезгует. Потому как на войне все средства хороши. Слышали, надеюсь, что германцы не брезгуют даже травить людей, как тараканов? Вот то-то и оно. Илларион, дай ему бумагу, перо, и пусть напишет список всего потребного. С утра пораньше пробежишься с этим списком по лавкам. Бери с запасом. Сам понимаешь, киевского ассортимента там не будет. С этим всегда должны оставаться минимум двое. Я буду к одиннадцати. В два часа дня у нас поезд.

– Ясно, Иван Викентьевич.

Вот и ладно, что ясно. А у него еще есть время, которое он может провести в кругу семьи. Пусть не своей. Но какое это имеет значение, если при виде детей у него становится тепло на душе, а прикосновения и забота Ирины доставляют удовольствие. Да, это не навсегда. Но…