– Ну да, считается, что идея изжила себя. Хотя я лично думаю, что у этого оружия большое будущее. Ведь, как говорится, все новое – это хорошо забытое старое. Ну да я сейчас не о том. Когда мы на киевских складах получали капсюли-воспламенители, завскладом в шутку предложил нам отгрузить и ракеты. Как он выразился, хоть на вес. Мол, занимают неприлично много места и никому не нужны. По его словам, у него на складе этих ракет порядка двадцати тысяч. Да сотня пусковых установок.

– И? – вздернул бровь генерал.

– Когда-то это оружие неплохо справлялось с задачей по уничтожению живой силы противника. Понимаю, с точностью у ракет проблемы, в качестве боевого заряда черный порох, словом, несерьезный. Но давайте посмотрим на это с другой стороны. Переснарядить эти ракеты пироксилином можно в артиллерийском парке армии. Дело-то несложное и недолгое. Сотня установок, стреляющих одновременно по одной и той же площади. По-моему, эффект должен получиться просто ошеломительный. А ведь наверняка такие ракеты найдутся и на других складах. Вы говорите, седая старина. А как же насчет волчьих ям, сколько тысячелетий назад человек впервые их применил? И ничего, сегодня они активно используются по обе стороны фронта. По-моему, в связи с дефицитом снарядов мы не можем отмахиваться даже от такой седой старины.

– Кхм. Возможно, в ваших словах что-то такое есть. Как считаете, Валентин Степанович? – обратился Ломновский к начальнику разведки.

– По сути, господин прапорщик подсказал нам, где находится чуть ли не целый артиллерийский парк[4]. А если эти ракеты найдутся и на других складах, то это число может увеличиться еще больше. Даже если их не переснаряжать пироксилином, это уже готовые снаряды. Еще в училище нам рассказывали, что немалая часть ракет была и вовсе картечной, сиречь, шрапнельной.

– Нда. Не скажу, что лично мне идея нравится так, что спасу нет, но если мы уже добрались до складов с «берданками»… Есть еще какие-то идеи?

– Подвижная батарея. Все просто. Устанавливаем орудия на железнодорожные платформы и перебрасываем батарею туда, где в ней возникает особая нужда. Стрельба же ведется прямо с платформы. Я думаю, для этого лучше всего подойдут дальнобойные орудия. Все же действовать придется в тылу, чтобы не попасть под огонь противника. Еще можно использовать тяжелую артиллерию для борьбы с батареями противника. А корректировку их огня можно осуществлять с воздуха.

– Воздушная корректировка используется еще с войны пятого года. Но к сожалению, не всегда от этого есть толк. И мы, и противник всячески укрываем батареи от наблюдателей на аэростатах.

– Я говорил не о аэростатах, ваше превосходительство, а об аэропланах. Ведь они имеются в нашей армии?

– И как вы себе это представляете? Как корректировать огонь без связи?

– Есть возможность снабдить артиллеристов и воздушных наблюдателей одинаковыми картами, желательно крупного масштаба?

– Разумеется.

– Тогда все проще простого. Берем карту и делим ее на квадраты со стороной в одну версту, а лучше – в половину версты. Позвольте? – С молчаливого разрешения генерала Шестаков вооружился карандашом и начал рисовать. – Нумеруем эти квадраты, чтобы можно было без труда найти нужный. Далее каждый квадрат мысленно делится на квадратики, со стороной саженей в пятьдесят, а то и меньше. Теперь нумеруем каждый квадратик по улитке, во-от так. Корректировщику достаточно написать на листке бумаги: квадрат двенадцать – пятнадцать, по улитке десять – и сбросить тубус с запиской возле батареи. Командир батареи, глядя на такую же карту, находит нужную точку, производит расчет и ведет огонь по конкретной цели.

– Нда. По сути, ничего сложного, но поди ж ты, никто не додумался.

Угу. Спасибо артиллеристам, с которыми Шейранов, бывало, выпивал в первую чеченскую. Те под соточку начинали разглагольствовать только о своих пушках и о том, как браво они уничтожают боевиков. Причем рассказывали они об этом со смаком, с подробностями и неоднократно, вот ему и запомнилось.

– А еще можно использовать полевую артиллерию для поддержки наступления пехоты. Разумеется, речь идет о полевых пушках. По мере приближения своей пехоты артиллерийский огонь отодвигается вперед, обеспечивая перед ней огненный вал, который заставит противника прятаться. Таким образом, потери среди личного состава можно было бы уменьшить, причем в значительной степени.

– В теории звучит неплохо, а в наших реалиях для подобного расточительства у нас нет снарядов, – возразил генерал Ломновский. – А что вы тут говорили о разведке? – Он постучал по листкам, исписанным каллиграфическим почерком Рудакова.

– Да по сути, я уже высказал все свои мысли. Нужно это дело систематизировать. Сегодня разведка ведется как-то разрозненно и неэффективно. У бойцов нет специальной подготовки, добровольцы находятся далеко не всегда, нет конкретной постановки задач. Без необходимых знаний солдат-охотник не обратит внимания на что-то важное и, напротив, сосредоточится на второстепенном. И еще нужны отдельные подразделения – полковая, дивизионная, армейская и фронтовая разведки. У каждой свои цели и задачи, и действовать они должны независимо одна от другой. В результате получатся три разрозненных источника информации. Таким образом, можно составить более или менее полную картину. А еще портить кровь противнику. К примеру, мы могли уничтожить обнаруженную батарею шестидюймовых гаубиц. И не стал я этого делать только потому, что не хотел рисковать из-за полученных сведений об армии Макензена. Я посчитал, что эта информация намного важнее одной батареи. А вообще диверсионные группы могут оказывать влияние даже на стратегические планы.

– Интересно послушать, – откинувшись на спинку стула и скрестив на животе пальцы, произнес генерал.