Глеб оторвался от кувшина и спросил:

– Что этакое? Про баб, что ли?

– Не… про нас, про солдат.

Глеб задумался. В голове промелькнул целый сонм композиций того же Высоцкого, Трофима, «Любэ», но выбор он решил остановить на одной из своих любимых песен, имеющей более отдаленную связь с военной тематикой. Глеб расстегнул наполовину рубашку, еще разок приложился к кувшину и, откинувшись спиной на стену, обвел взглядом собравшихся слушателей. Ему показалось, что их стало намного больше, чем раньше, но он не стал задумываться над разрешением этой загадки. Тронул пальцами струны, выводя длинную, тягучую мелодию, и тихим голосом начал:

Глеб не глядел на слушателей, но интуитивно чувствовал их восторг и понял, что удачно угадал с выбором песни.

Волков поднял глаза и увидел замершую на входе в казарму Эливьетту, девушка застыла прекрасной статуей, удивленно прикрыв ротик ладошкой. Рядом с ней стоял внешне невозмутимый Эрно Альтин.

Песня закончилась, и в тишине, неожиданно для большинства присутствующих, прозвучал голосок Эливьетты:

– Маркиз, можно вас на минуточку?

– К вашим услугам, маркиза, – ответил Глеб и под нялся с лавки, отставив китар в сторону.

Только неожиданное появление Эливьетты и Эрно позволило Волкову беспрепятственно ускользнуть из казармы вместе с маркизой. Солдаты были настолько обескуражены их приходом, что даже не попытались по окончании песни выразить свое одобрение привычным ревом и сидели тихо-тихо, как мыши при появлении кота.

Эливьетта присела на низкую лавочку. Заметив, что его спутница зябко подрагивает, Глеб набросил ей на плечи свою куртку.

– Это была музыка из вашего мира? – неожиданно спросила Эливьетта.

– Да.

Глеб недоумевал, к чему этот вопрос. Ему казалось, что маркиза, наоборот, его избегает, за все время, проведенное в Фаросском герцогстве, он видел ее всего пару раз, и тут вдруг такой неожиданный интерес. Волков не стал спрашивать о причине, но, видимо, он настолько не умел скрывать эмоций, что Эливьетта все прочла по его лицу. Она опустила голову, беспокойно потеребила пальчиками складки платья, безжалостно сминая рукой дорогую материю, и тихо сказала:

– Удивлены? Я просто не знаю, с чего начать…

– Начните с начала, – несколько суховато ответил Глеб.

Волков не старался показаться излишне грубым, а резкость высказывания объяснялась тем, что ему показалось, что его спутница вот-вот заплачет, а он терпеть не мог женских слез, они всегда вводили его в растерянность.

– Я хотела извиниться перед вами. У вас ведь в вашем мире остались друзья, родные, а по моей вине вы всего этого лишились. Мне жаль, что так случилось. Если бы я заранее предвидела последствия моих действий – я бы никогда так не поступила.

– Маркиза, ваши извинения приняты, но не надо говорить мне о сожалении. Может, я и не разбираюсь в ваших придворных интригах, но я не полный идиот. Зачем устраивать этот спектакль? Я не в большом восторге от того, что оказался здесь, и еще меньше радости вызывает то обстоятельство, что я нахожусь в полной вашей власти, но я понимаю причину вашего поступка. У нас на Земле есть такая поговорка: «Своя рубашка ближе к телу». Думаю, вы здесь не слишком от нас отличаетесь. Поэтому уверен – если бы был хоть один шанс из миллиона, что заклинание сработает как нужно, вы бы все равно им воспользовались. И это вполне понятно, когда на одной чаше весов лежит жизнь дорогого вам человека, а на другой – чужака. Впрочем, могу вас успокоить – я бы поступил точно так же. Потому и отношусь с пониманием.

Эливьетта вскинулась, метнув быстрый взгляд из-под длинных, густых ресниц, и произнесла спокойным тоном:

– Я только хотела принести свои извинения.

– Вы их уже принесли, и я их принял. Этого достаточно.

– Я так боялась с вами заговорить, думала, что вы во всем будете винить меня, а вы так спокойно все восприняли…

Волков ответил:

– Прошло достаточно времени, чтоб я смог смириться с произошедшим.

А что еще тут можно сказать?

– И вы смирились?

Недоверчиво? Ух ты, недоверчивая какая!