В чем их дело наткнулось на сопротивление – это в том, что касалось англичан. Не хотел Тишайший иметь дела с теми, кто царя… то есть своего короля приговорил – и точка. Поэтому Софья плюнула и подбила Алексея поговорить с Морозовыми. Тех долго уговаривать не пришлось.
К тому же Глеб и Борис болели, Феодосия смотрела на протопопа глазами школьницы-фанатки, а методики воздействия были давно отработаны. А потом Софья начала работать с информацией.
Как?
Да, самой царевне были недоступны многие удовольствия – даже простой выход в народ. Сказки времен Гаруна аль Рашида остались в Багдаде, она бы что-то подобное осуществить не смогла. Да если бы она даже мужскую одежду надеть попробовала – такой визг бы поднялся! Никто бы не понял.
Даже европейское платье было для девочки под запретом, но тут-то ладно, черт с ним. Переживем без париков и кринолинов, невелика беда. А вывод был прост.
Нельзя самой пойти к людям?
Надо послать своих девушек. Им можно сходить на рынок, вот и пусть параллельно посплетничают о том, о сем…
А еще Софья прислушивалась к разговорам бояр… и вскоре получила то, что ей было необходимо.
Боярина Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина.
Боярином он стал совсем недавно, был умен, самостоятелен и независим, добивался результата любыми путями, а потому и разонравился царю. Пока царь его еще не отставил, но поговаривали, что это вопрос времени.
А Софья о нем услышала потому, что товарищ ратовал за прекращение войны с Польшей – черт с ней, сама загнется – и начало войны со Швецией. А чего они нам выход к морю загораживают? Мы их только так подвинем…
Насколько это согласовалось с планами самой Софьи?
Да полностью.
На Тишайшего она тут повлиять не могла, а вот дать боярину альтернативное направление деятельности – почему нет? Если мужчина умен – а дураки столько времени при дворе и в посольствах не держатся, – он понимает, что его опала дело времени. И не слишком большого.
А потому не прошло и пары недель, как боярина пригласили в Дьяково.
Афанасий Лаврентьевич оглядел невысокий забор, уделил внимание тренирующимся за оградой детям, немного помедлил.
Зачем он понадобился царевичу?
Ну, кое-какие наметки были. Ходили среди бояр слухи, что царевич у царя попросил что-то вроде живых кукол. Собрали беспризорников – и он теперь с ними играет во что-то вроде учения. Ну и пусть играет, не жалко.
Только вот дети играющими не выглядели. Все тренировались серьезно, сосредоточенно, да и казаки, которые их гоняли, выглядели предельно серьезными.
Сама школа тоже… интриговала.
Аккуратные здания, странные приспособления – определенно, тут много любопытного.
Вплоть до казаков, которые преградили ему дорогу.
– Кто, зачем?
– Боярин Ордин-Нащокин к царевичу приехал, – Афанасий Лаврентьевич особенно и не возмущался. Умен был, понимал, что, пока ничего не знаешь, и ругаться не стоит.
Один из казаков кивнул находившемуся поблизости мальцу – и тот опрометью помчался через двор. Долго боярина ждать не заставили, минут через десять он был впущен на двор, где его с почетом проводили до царевичьего терема и пригласили войти.
Царевич ждал в… кабинете?
Да, больше всего было похоже именно на кабинет. Большой стол, полки с книгами, кое-какие учебные принадлежности, ничего лишнего. Но ребенок же! Откуда…
– Здрав будь, государь-царевич.
– И тебе не хворать, боярин. Присаживайся, разговор у нас будет серьезный.
Боярин поднял брови, но уселся поудобнее и приготовился к сюрпризам. Они и не замедлили.
– Я тоже считаю, что нечего мне в Польше делать. Вот ежели бы в Швеции…
Это настолько согласовалось с мыслями самого боярина, что он аж воздухом подавился, слезы на глазах выступили. Кое-как продышался.
– Прости, государь.
Царевич чуть взмахнул рукой.
– Афанасий Лаврентьевич, мало ведь земли у Швеции отвоевать. Корабли нужны. Верфи нужны. Люди нужны.
Под каждым словом боярин готов был бы подписаться десять раз. Но… продолжал молчать и слушать. И царевич его не разочаровал.