симпатизировать казакам, но основная нагрузка упала на плечи мальчишки.

Вечером, поздно, когда удалились все остальные, когда Лешка посмотрел на отца и попросил разрешения тетушкам да сестренке остаться – мол, у меня от них секретов нет, Алексей Михайлович кивнул и пригласил ребенка в свой кабинет.

Красивый, весь в золоте… Лешка не мог не оценить, насколько у него удобнее.

Золота нет, так оно и не надобно, и оружие дорогое по стенам не развешано, так и на кой оно в кабинете? Перья саблей точить?

Зато у него все просто, полки вдоль стен, на них свитки и книги, все по делу, ничего лишнего нет, но нет и ненужного. Стол только великоват, но это на вырост.

– Когда-нибудь все твое будет, сынок… – неправильно понял интерес сына Тишайший.

– Тятенька, проживи еще сто лет! – тут же отреагировал мальчишка. – Чем позже я шапку Мономахову надену, тем больше поживу спокойно.

Тишайший только усмехнулся. Не без того, ой, не без того…

– Умен ты, сынок, не по годам. В Кремль обратно не хочешь?

– Нет, батюшка. Здесь уж ты бояр гоняй, а я у себя в школе буду тебе помощников растить.

– Мне ли? А то и себе?

– Земле православной, государь. Ей, родине-матушке, и только ей. А то ведь кого ни возьми, никто Руси не служит, всяк себе урвать пытается. Дедушка мой, Милославский, сколько раз бит был, народом ненавидим, а все хапает, словно на тот свет с собой унести собрался.

– Да-а, сынок, мне бы в твои годы так рассуждать. А об Илье ты зря так, он человек полезный…

Чего стоило Алексею проглотить ехидное: «Не все то полезно, что в душу полезло», – только он знал. Но проглотил и невинно улыбнулся.

– Тятенька, ты бы передал ему, что ежели хочет он что узнать, так пусть у меня и спрашивает, а не подсылов шлет?

– А шлет?

– А то как же, тятенька. Пытается понять, где с моей школы себе кусок урвать можно.

– И где же?

– Ему пока то неведомо.

– Умен ты, Алешка, умен. Женить тебя скоро будем, вот что…

Алексей на минуту даже опешил от такого предложения, хотел возразить, но потом вспомнил Софью. Лучшее, что он мог сейчас сделать…

– Это дело важное, тятенька, все обдумать надо. Ты ведь со мной посоветуешься, как время придет?

Алексей Михайлович только головой покачал.

– Как же иначе, сынок. Тебе жить, но тебе и государством править. Так что выбирать будем…

Алешка улыбнулся отцу и перешел к делу.

– Батюшка, так что мне казакам ответить?

– Скажи, что несправедливых решений Долгоруков не принимает. Ежели решил казнить, значит, за дело.

Челобитная так и осталась лежать.

– Батюшка, а ежели невиновны казаки? И то мне доподлинно известно?

Тишайший нахмурился.

– Алешенька, меня эти холопы не волнуют. Мне бы с войной этой разобраться, а ты мне про такие глупости. Да пока Юрий мне сражения выигрывает – пусть хоть всех их перевешает, слова не скажу.

Алексей покосился на Софью. Именно это сестренка ему и предсказала, почти дословно. И ведь был, был разговор с отцом, но тогда предварительно, а сейчас все было сказано открытым текстом… ой, плохо.

– Тятенька, да разве ж можно так…

– Все, Алеша. Не лезь в дела, которые тебе пока не по уму. Юрка предан мне, словно пес, да и сын его, Мишка, добром мне служит. Не касайся того, что тебе не надобно. Лучше расскажи мне, что ты там за игры в мяч придумал в школе своей?

Алексей вздохнул и принялся рассказывать, понимая, что настаивать бесполезно. Визгу будет много, пользы мало, а раз так – к чему?

А игры?

Да все те же. Футбол, баскетбол, волейбол, пионербол, а зимой хоккей. Лучше для мальчишек еще и не придумали ничего. Только названия пришлось давать свои.

Ножный мяч, сетка, корзинка, ледобой…

Чуть подтолкнуть, сформировать команды – и еще как будут гоняться, а заодно и свою физическую форму подтянут.

Уже поздно вечером, в Коломенском, Алексей проскользнул в покои к сестре.

– Сонь, ты права была. Отец и слушать не захотел.

Софья пожала плечами. Не без того. Казаки были им списаны в расход, она и сама так поступала, только вот сейчас Долгоруков ей и даром не нужен