– Что от меня один поцелуй бы не убыл? Чжаён, ты совсем рехнулся, да?

– Наверное. Извини, Нин, больше такого не повторится. Я замучился совсем искать ответы на эти вопросы, так что просто хотел узнать, почему ты… почему ты не поддалась. Я бы уже давно поддался целиком и полностью, знаешь, не вижу причин дальше жить, и…

Я всплеснула руками:

– Чжаён, причины жить у нас с тобой есть самые весомые, потому что кто в этом дурдоме присмотрит за обыкновенными людьми вроде Иры и остального населения города? А любовь – это тоже хорошо, наверное, просто не всегда складывается, понимаешь?

– Ничего я уже не понимаю. Негоже мне в кумихо влюбляться было.

– А мне как будто гоже в ёкая. Прорвемся. Вот, старый кумир названивает, видимо, что-то решил насчет своей девушки. А ты из-за Нари мучаешься. У меня тут трехлетняя история грозит закончиться наконец-то.

– Ладно, пойдем, если будили, значит, заждались, – неопределенно выдал Чжаён, и я в очередной раз смерила его тревожным взглядом.

Настроения подобного рода мне не нравились никогда и казались чем-то странным и чуждым. Саморазрушение вообще не было моей темой, я и вампирами увлекалась не из интереса слабой девы и непонятого байронического проклятого духа. Мне они были всегда любопытны как вид, вышедший из человеческого и вознесшийся над человеческой же моралью. Где для них начинались, а где заканчивались запреты; что у них маячило впереди и какой путь лежал позади?

– Не надо отдавать себя на заклание, это я точно знаю. Всегда можно что-нибудь придумать.

– У кумихо любовь – к еде, – скорбно отрезал Чжаён и столкнул комод с места. Это получилось у него легко и играючи, хотя я припоминала массу этого деревянного монстра. Ночью, вернее, утром, попыталась сдвинуть его сама и чуть не упала.

Мы вышли из спальни и потянулись, как два зомби, на запах еды. На кухне Нари хлопотала возле плиты (она жарила блины, и я чуть заикаться не начала от неожиданности), а совершенно прекрасный Ямато сидел на стуле и о чем-то ей с усмешкой рассказывал. Оба выглядели отдохнувшими и полными сил. Поели, не иначе, – мрачно подумалось мне, и я даже вздрогнула от столь черной мысли.

– О, ни свет ни заря, – поднял бровь Ямато, и я закатила глаза. – Выглядите как-то устало, вы чем там все утро занимались, наши небезгрешные дети?

– А вы кого полночи жрали? – невпопад буркнул Чжаён, и я испытала очень теплое чувство.

– То есть не отпираемся, – с легкой улыбкой констатировала Нари, ставя на стол тарелку, полную самых настоящих вкусных блинов.

– Ни разу, – проговорила я. – Всю ночь занимались черт знает чем.

Ямато вздернул бровь еще сильнее, и я каким-то образом поняла, что он не то чтобы верит, но ведется и боится того, что мы несем не чушь, а правду.

В этот момент у меня разыгрался телефон. Звонила мама. Я посмотрела на Чжаёна, за обе щеки наворачивающего блины, вздохнула и вышла в прихожую.

– Мам, извини, у меня тут куча дел нарисовалась. Я нашла новую работу, интересную, хорошо оплачиваемую, но на ней надо присутствовать почти семь дней в неделю. Так что забылась и не звонила.

– Дочь, мы с отцом извелись. Сами звонить боимся, потому что, мало ли, отвлечем, а ты уже который день не пишешь даже.

– Знаю, извини, исправлюсь. Это все новая должность, правда. Мам, я вот и сейчас тут занимаюсь, извини, пожалуйста.

– Да нет вопросов, ты только позвони, поговорить хочется.

– Договорились, завтра постараюсь набрать.

Лишь отключившись, я поняла, что дома уже благополучно за полночь, и расстроилась окончательно: доведу их такими темпами до нервного срыва. Специально ведь не ложились.

– Родители! – пафосно вещал Ямато на кухне. – Лично мне не дают никакого житья. Казалось бы, сами уже отошли от дел, больше не терроризируют Европу, но нет, то им не так, это не сяк, союз с кумихо… – тут он прервался. – В общем, я замучился их посылать. Хорошо, что живут по-прежнему в Париже, каждый день не навстречаешься.

– Счастливые вы, – вздохнула Нари. – А мне вот триста лет матушка снится и просит одуматься, не питаться человечиной. Да что я-то сделать могу с этим всем. Ем помаленьку, кого не очень жалко, а она во сне говорит, что жалко всех.

– Особенно хваранов, – поддержал Ямато с легкой ехидцей в голосе. – Но я бы вот на твоем месте не удержался и…

– Детский сад, – проговорила я. – Что за шутки, Ямато? И что это вообще за menage а quatre,[7] я вас спрашиваю. Все всё знают уже?

– Не совсем, – отозвалась Нари. – Мы вот не знаем, спали ли вы с Чжаёном.

– И правда детский сад, – поддержал меня Чжаён, отвлекаясь от блинов. – Спали, конечно. Вот Нина как легла на кровать, так сразу заснула. И я с ней.

Телефон разразился трелью во второй раз. Я вздрогнула, перевернула его дисплеем к себе и прочитала: «Алексей Михайлович». От меня не укрылось,