– Готов!

Оставшиеся три танка вдруг развернулись вправо и туда же повели огонь. Один из них загорелся, а два других, повернув влево, помчались по дороге к Минску, отстреливаясь. За ними, непрерывно стреляя, устремились две «тридцатьчетверки».

– Молодцы! – крикнул Елисей. – Выручили нас!

И вновь удар снаряда в башню. В ушах звон, а прицел туманится. Вяло мотая гудящей головой, Судоплатов чувствовал, как со лба стекает пот. В танке жарища, пороховые газы режут глаза. Минай с Елисеем стянули гимнастерки, комбинезоны спустили с плеч до пояса. Нижние рубашки у танкистов уже непонятного цвета, мокрые, хоть выжимай.

Вдруг засветлело и потянуло ветерком – это Константин откинул люк, чтобы выбросить стреляные гильзы снарядов, до отказа забившие гильзоулавливатель. Наверное, по вылетающим из башни гильзам танк засекли, и в «Т-34» влепили три снаряда подряд. Минай, как и Павел, видел наведенную прямо на «тридцатьчетверку» пушку немецкого танка.

– Короткая!

Командир поймал в прицел основание башни, и в это время пушка противника полыхнула огнем. Опять звенит в ушах от скользнувшего вдоль башни снаряда. И тут Минай нажал на спуск. Выстрел!

На месте башни вражеского танка взвился клуб пламени и дыма. Танкисты закричали «ура!», стали выискивать новую цель, и в эту секунду прилетели два снаряда, в лоб. Прямо на «Т-34», ведя огонь, шли два «Т-III». Затаив дыхание, Минай навел прицел и парой снарядов подбил тот, что наступал справа. Левый, развернувшись, ушел назад и скрылся. Командир пустил ему вдогонку несколько снарядов.

Нужно менять позицию. «Тридцатьчетверка» двинулась к двум подбитым танкам. Укрывшись за ними, Минай стал искать цель. И вот из-за кустов выполз тяжелый «T-IV». Это серьезно, у него 75-миллиметровая пушка.

– Твою ма-ать…

Затаив дыхание, Минай навел прицел. Немец русских не замечал. Выстрел! Гусеница «четверки» разостлалась по земле, а сам немецкий танк ворохнулся и замер. Командир с заряжающим тут же всадил в него несколько снарядов. Судоплатов пулеметным огнем уложил на землю выскочивших танкистов.

– Порядок!

И тут снова удар снарядом! Развернув на «тридцатьчетверку» башню, ведет огонь уходящий немецкий танк. Парочка горячих бронебойных приветов ушла немцу в корму. В это время фашисты начали выходить из боя, посылая в небо сигнальные ракеты. «Т-34» направились на сборный пункт. Павел с облегчением увидал обгонявший их «Ганомаг», над бортом которого трясся Трошкин, поливая немцев из пулемета. Ушли!

В глуши Налибокской пущи затаились на ночь. «Т-34» братьев Кричевцовых добрался до лагеря на «честном слове» – трак гусеницы был наполовину вырван и держался на одной треснутой проушине.

Судя по перехваченным радиограммам, немцы взбесились и лютовали. Но все это было лишь вторичными признаками растерянности и страха. Если уж на рейхсфюрера нашлась управа, то что говорить о рядовых?

Краснобаева отправила шифровку в Москву, и ровно в полночь получила ответ:

«Андрею.

Поздравляем вас и вашу группу с успешным осуществлением акта возмездия. Товарищ Сталин приказал вам возвращаться в Москву.

Самолет за вами выслан.

Павел».

Генрих Гиммлер:

«Что происходит с русскими, что происходит с чехами – мне в высшей степени безразлично, всю хорошую в нашем понимании кровь, что есть у других народов, мы будем себе забирать, если понадобится, будем красть их детей и воспитывать у нас, но будут ли жить другие народы в довольстве или они будут дохнуть с голода, интересует меня лишь в том смысле, в каком для нашей культуры потребуются рабы.

Остальное мне безразлично. Если при постройке противотанкового рва 10 тысяч русских женщин помрут от истощения, я проявлю интерес лишь к одному – построен ли будет для Германии противотанковый ров».

«Во всех предыдущих кампаниях у врагов Германии было достаточно здравого смысла и порядочности, чтобы уступить превосходящей силе, благодаря их давней и цивилизованной… западноевропейской утонченности.

В битве за Францию вражеские части сдавались, как только получали предупреждение, что дальнейшее сопротивление бессмысленно. Конечно, мы, эсэсовцы, пришли в Россию без иллюзий, но до последней зимы слишком многие немцы не сознавали, что русские комиссары и твердолобые большевики преисполнены жестокой воли к власти и животного упрямства, которое заставляет их драться до конца и не имеет ничего общего с человеческой логикой…»