Артиллерийский мастер Голованов, прозванный за сметку Голованычем, уминал осыпавшуюся с окопа землю, чтобы тверже была опора под ногами, удобнее укладывал под рукой гранаты.

Прочистив горло, старлей скомандовал:

– Без команды не стрелять! Прицел четыре. Целиться в грудь. Стрелять по танкам, бить в смотровые щели. Гранаты бросать только под гусеницы. По танкам – огонь!

Стиснув зубы, как заведенные, работали наводчики, заряжающие, подносчики. Автоматные очереди немцев барабанили по орудийным щитам. 76- миллиметровые противотанковые пушки конструкции Грабина оказались «сильнодействующим средством» – немецкая броня их снаряды не переваривала. Наползавший танк словил «гостинец» – распустилась гусеница. А «тройка» развернула башню, блеснуло пламя, и Джугашвили едва успел спрятать голову. Снаряд разворотил бруствер, батарейцев осыпало песком. Легкие раздирало от едкого дыма. Но едва чад отнесло ветром, орудие Сашки Рамзаева снова пальнуло, пробивая танку бензобак. «Тройка» задымила, а два удара сердца спустя в ней стали глухо рваться снаряды. Орудие Гильбурда било осколочными во фланг противнику. Лязгали затворы, звенели досылаемые снаряды.

Комбатр уже не слышал грохота выстрелов, лишь жаркой волной опаляло лицо, да резкая боль вонзалась в уши. Пушки сначала подпрыгивали при каждом выстреле, но земелька была болотистая – колеса и брусья станины все глубже вдавливались в торфяник. Заряжающим приходилось сгибаться в три погибели, чтобы загнать снаряд в казенник, который едва возвышался над землей.

– Правее… Четыре снаряда, беглый огонь! Отсекайте пехоту!

Немцы все сильнее нарушали строй, жались к танкам. На помощь пехоте пожаловали две самоходки с черными крестами на камуфлированных бортах. Пушки перенесли огонь на них.

Сержант Шорин прильнул к прицелу, но ползущий «Арт-штурм» опередил артиллериста – черный столб грязи взметнулся, пряча орудие. Тут угольная стена опала, и из-за нее прогремел ответный выстрел. Джугашвили поневоле ухмыльнулся: полуоглушенный Шорин выдал фашистам такие замысловатые выражения, что поражали не хуже подкалиберных – и ни разу не заикнулся!

– Батарея – огонь!

Еще один танк окутало дымом.

– Товарищ старший лейтенант! Снаряды кончились!

– Орудие сержанта Джафарова подбито!

– Гранаты к бою!

Немецкие танкисты не ведали, что на батарее истощался боеприпас – три машины дали задний ход, от греха подальше, а вот четвертая «тройка» нагло лезла вперед.

– По смотровым щелям – огонь!

Дружная стрельба не помогла – танк упорно надвигался.

К старлею подскочил Рамзаев.

– Разрешите уничтожить!

– Действуйте!

Саня не стал ждать, пока вражеская бронетехника приблизится к окопам – он сам пополз вперед, от куста к кусту, от воронки к воронке. Выбрав удобную позицию в лощинке, залег. Танк был уже рядом, когда его экипаж заметил русского. «Тройка» стала разворачиваться к Рамзаеву, загребая землю гусеницами, а сержант вскочил и запустил бутылкой с «коктейлем Молотова» по решетке, прикрывавшей двигатель. Повалил дым, поднялось копотное пламя. Танк выстрелил из пушки, наклоняя ее до упора, а Сашка швырнул «тройке» под днище связку гранат. Готов. И тут же Рамзаева скосила очередь из пулемета. Словно прощальный салют, глухо ухнула башня, подпрыгивая вверх на облаке огня.

– Бурнос! Сколько у нас пушек?

– Три осталось, товарищ старший лейтенант. Только у третьей кусок щита отломило, и панорама – вдрызг…

– Ч-черт… А лошадей?

– Пять животин всего. Орлика убило, и Гнедка, и Бурку…

– Скажешь ездовым, пусть запрягают. Надо отходить.

– Есть!

Чернявый Ханафий Нафиков подбежал, пригибаясь, рукой удерживая пилотку на голове.

– Товарищ старший лейтенант! Миномет еще остался, целый! И мины есть – начатый ящик.

– Ага! Пошли!

Отличная новость! Настроение у Джугашвили сразу поднялось – хоть какое-то прикрытие для отхода. А отходить надо, деваться некуда. Яков поспешил за Нафиковым и вскоре вышел на огневую позицию, которую все считали утраченной – три снаряда немецких гаубиц перепахали ее вдоль и поперек. Почти все окопы для 120-миллиметровых минометов засыпало, сровняло с глубокими воронками, но один уцелел-таки. А в ровике для мин лежал разбитый ящик,