Через час Питер нас провожает. До дома Гумберта в Степни-Грин шесть часов пешего ходу. Ехать верхом нельзя: слишком много привлечем внимания, труднее спрятаться в случае нежелательных встреч. Да и кроме того, у Николаса всего одна лошадь.
Питер трет щеки ладонями и вздыхает.
– Старайтесь избегать больших дорог. Держитесь вместе, но не кучно. Джон, ты поведешь. Джордж, пойди замыкающим. Следы скрывайте. Если возникнут какие-то признаки опасности или подумаете, что за вами погоня…
– Отец! – Джон кладет руку на плечо Питера. – Все будет хорошо.
Питер кивает и несколько раз коротко свистит. С неба пикирует здоровенный сокол и садится на вытянутую руку Джона.
– Отошли его обратно, как только дойдете до Гумберта, – говорит Питер. – Если нет, я решу, что что-то случилось. Но если ты не пришлешь птицу, а окажется, что ничего не случилось… – Он смотрит на Джона суровым взглядом пирата. – Клянусь тебе, Джон Парацельс Рейли: когда я с тобой разберусь, тебе будет очень, очень жаль, что ничего не случилось.
Джордж с отвисшей челюстью пялится на Джона:
– Твое второе имя – Парацельс?
– Заткнись, – огрызается Джон и поворачивается к Питеру, слегка покраснев. – Я пошлю Хорейса. Все будет хорошо. Пожалуйста, постарайся не волноваться.
Питер хмыкает, заключает Джона в крепкие объятия, похлопывает по спине, потом отпускает его и смотрит на нас.
– Мы доставим Николаса в Харроу к знахарям, для наилучшего присмотра. Когда его устроим, Эвис и Веду тоже спрячем где-нибудь, найду вас у Гумберта. Постараюсь обернуться побыстрее.
Он отодвигает засов и распахивает дверь. В прихожую врывается снежный вихрь – первый снег этого года. Я плотнее запахиваю плащ и выхожу наружу.
– Поосторожнее там, – говорит Питер. Лицо его еще изборождено морщинами тревоги. – Если что увидите – не важно что, – удирайте.
Мы вчетвером проходим поперек широкой гравийной дорожки, по траве, в лес. Файфер и Джон идут впереди, склонившись друг к другу головами, шепчутся. У меня в ушах все время звучит тихий голос Николаса:
– Что с тобой? – Джордж догоняет меня, идет рядом. – Ты как от Николаса вышла, так трех слов не сказала. – Пауза. – Он на тебя навел чары? Ну, чтобы ты не…
Он изображает удушение и удары ножом. А меня начинает душить смех, и я не могу его сдержать. Наверно, нервы. Или я сошла с ума. Весь мир сошел с ума, ну так и я с ним за компанию.
Мой смех отдается под деревьями эхом – единственный звук в немом лесу. Джон оборачивается, широко мне улыбается. Файфер его стукает в плечо, и он поворачивается обратно, улыбка сменяется озабоченной хмуростью.
Я беру себя в руки.
– Да нет, ну, просто… сам понимаешь. Не знаю.
– Хм. Ясность изложения твоих мыслей просто потрясает.
Я сердито смотрю на него:
– Ты меня понял. Найти эту скрижаль и так достаточно трудная задача, а тут еще надо скрывать ото всех, кто я такая.
– Ага, – кивает Джордж. – Но придется, иначе бы Николас об этом не просил.
– Почему? Ты же знаешь, но не… – Я, как могу, копирую его жесты. – Какая разница, если и они узнают?
Он щурится, смотрит вперед, туда, где Джон и Файфер. Похоже, они спорят: Файфер яростно жестикулирует, а Джон мотает головой. Файфер косится на меня, и по лицу ее пробегает гримаска отвращения.
– Недолюбливает она меня?
Джордж пожимает плечами:
– Не принимай близко к сердцу. Она всех недолюбливает, кроме Джона. Только он как-то умеет с ней ладить. У него терпение святого.
Я смотрю на Джона, как он идет среди деревьев – ему приходится уклоняться от всех веток, кроме самых высоких. Они лезут ему в лицо, сучки цепляются за волосы. Остановившись вытрясти из волос ворох листьев, он случайно оборачивается и видит, что я на него смотрю. Помахав мне рукой, он выдергивает листья из волос, бросает их на землю. Лицо юноши озаряется улыбкой. У меня в груди возникает какое-то стеснение, будто там узел завязался, и я улыбаюсь в ответ.
Джордж толкает меня локтем:
– Прекрати.
– Что прекратить?
– Улыбаться. Нельзя с такой улыбкой ходить. Она… – он подыскивает нужное слово, – отвлекает.
