каждой проносящейся минутой, когда движется к концу день и тени на полу камеры становятся длиннее, я чувствую, как надежда уступает место страху. Присутствие других заключенных не помогает. Из их камер доносятся звуки – стоны боли, тихий плач, бормотание молитв, иногда панический визг, и эти звуки меня угнетают. Даже если бы я не следила за временем, следят они. Они знают, что нас ждет.

Я скорчилась в углу камеры, подоткнув платье как можно выше, чтобы остудить тело. Меня заливает пот, да такой, что волосы промокли. Но непонятно: то ли от пота, то ли от льющего в окошко дождя. Холодная вода будто иголками жжет кожу, но приносит некоторое облегчение.

Наверное, я в какой-то момент уплыла, но меня пробуждают шаги в коридоре. Калеб! Наконец-то он за мной пришел!

Пытаюсь встать на колени, но меня скручивает очередной приступ кашля, валит на пол, я задыхаюсь. Шаги приближаются к моей камере и стихают.

– Калеб? – шепчу я, когда наконец перестаю кашлять.

– Боюсь, что нет, – отвечает голос, который я не могу узнать. Изо всех сил подтягиваюсь, чтобы сесть. От усилий дыхание становится тяжелым.

– Кто ты?

Какой у меня хриплый голос.

Вспыхивает огонечек. Передо мной человек, я никогда его не видела. Высокий, очень худой, в красной мантии, завязанной на поясе толстой черной веревкой. Черный плащ до пят. Волосы – смесь черных с седыми, как и остроконечная борода. Он пристально и с любопытством на меня смотрит, темные глаза внимательны, но не злы. Не охранник – это понятно. Не из людей короля – не видно королевской эмблемы. Одет как… почти как священник. Боже мой, священник! Пришел выполнить таинство, последний обряд. Значит, я слишком долго спала, значит, Калеб приходил и не добудился, ушел без меня… Но тут я вижу свет. Он исходит из руки незнакомца – одинокий язычок пламени прямо из кончика пальца. Человек сощелкивает огонек в воздух, тот повисает там крошечным трепещущим солнышком. Это колдун!

– Вон отсюда! – каркает мой хриплый голос.

Если Калеб увидит, что я беседую с колдуном, он будет в ярости.

– Я не причиню тебе вреда, – говорит он. – Я пришел тебе на помощь.

– Не нужна мне твоя помощь!

– Правда?

Сочувствие в его голосе меня бесит.

– Калеб! Калеб! – успеваю я крикнуть перед тем, как зайтись в новом приступе кашля.

Колдун берется за прут решетки в двери. Что-то про себя бормочет, и дверь начинает светиться тусклым светло-голубым сиянием, дрожать, а потом с тихим треском, будто хрустнула кость, падает грудой дымящейся пыли. Он оказывается рядом со мной, склоняется ко мне.

– Дитя, ты больна, – говорит он. – Пойдем со мной. Дай я тебе помогу.

– Нет! Прочь от меня!

Я кое-как становлюсь на колени и ползу от него. Но тут же ноги подкашиваются, я сваливаюсь в солому.

– Стражники скоро придут за тобой, – говорит он. – Сожжение намечено на утро.

– Ты врешь!

Но я поднимаю голову, вижу бледные полосы, начинающие прорезать ночное небо, и панический страх придает силы. Я кое-как поднимаюсь на ноги, держась за стену.

Где же Калеб?

– Клянусь, что нет.

Колдун идет ко мне с протянутой рукой. Я отодвигаюсь от него, царапая спину о грубую каменную стену.

– Что тебе от меня нужно?

Я гляжу на уничтоженную дверь, открытый проем в темный коридор. Стражников нет, и еще достаточно темно, чтобы скрыться. Единственное, что стоит между мной и свободой, – он.

Я делаю шаг к выходу. Он предупреждает его, перекрывает мне путь. Я в другую сторону, другой шаг, еще шажок. Он следует за мной. Как в танце.

– Сам точно не знаю, – отвечает колдун. – Но мне было сказано тебя найти. Сперва мы подумали, что это ошибка, но теперь оказывается, что нет.

Голос у него спокойный, будто он не знает, что я хочу удрать. Будто не знает, что стоит у меня на дороге.

– Элизабет, послушай меня. Пойдем со мной. Ты мне поможешь не меньше, чем я сейчас помогаю тебе.

Какая помощь понадобилась от меня колдуну? Он что, не знает, кто я?

Я присматриваюсь. Бледная сухая кожа, мешки под налитыми кровью глазами, лицо в суровых морщинах. Он кажется старым, больным и совершенно неопасным. Но ведь я тоже с виду неопасна, в этих делах нельзя судить по внешности. Конечно, если бы он хотел причинить мне вред или желал моей смерти, его бы здесь не было. Но рисковать я не стану.

– Сомневаюсь.