оглушительные взрывы тревожили сумрачную тишину ночи.
Лопались фосфорные бомбы. Клубы едкого непроницаемого дыма стлались над землей. Ночь пронизывалась летящими во все стороны кусочками горящего желтого фосфора. Они жгли, ранили, ослепляли и душили. Взрывались бензиновые цистерны. И когда песком пытались тушить эти дьявольские огни — начинали дубасить зенитные орудия, а пулеметы стрекотать непрерывными очередями, будто гигантские цикады. И в этом небывалом гуле тонул треск и шум домов, разваливавшихся под ударами авиабомб. Багровое зарево пожаров вздымалось к небу.
Раннее утреннее солнце блеснуло тонким лучом из-за дымных развалин, невинно отражаясь в осколках стекла. Оно осветило черные отряды смертельных птиц, несущих мирному населению боевой груз.
В тихих переулках бедных рабочих окраин с глухим ворчаньем начали рваться новые химические бомбы. Они струили новый, никому доселе не известный отравляющий газ. Приятный сладковатый запах стлался по улицам, проникал во все щели и закоулки бедных комнат, тонко и легко раздражая ноздри вдыхавших. И этот запах был так приятен, что хотелось дышать шире и глубже, хотелось вдыхать этот аромат больше и сильнее. Противогаз казался смешным и ненужным. Вдохнувшие сначала чувствовали себя бодро и радостно. Приходило такое хорошее настроение, как будто каждый выпил по бокалу вкусного шампанского. Вот наступает приятное опьянение. Глаза слипаются от легкой усталости, но надо дышать, дышать во что бы то ни стало. Дайте дышать… Дайте воздуха!..
«Рабочие! Трудящиеся! Народы всех стран!
Без формального объявления войны международный фашизм напал на мирные народы, на советские и демократические республики. Полчища фашистов топчут чужую землю, разрушают города и селения, убивают женщин и детей, заливают мирные страны кровью лучших сыновей народа. На глазах у всего мира совершается гнусное преступление при благосклонном попустительстве различных комитетов по невмешательству.
Братья по классу! Сомкнитесь в единый фронт всех рабочих, крепите народный фронт всех трудящихся, чтобы покончить с поджигателем войны — проклятым фашизмом. Выступайте против тех, кто срывает ваше единство в интересах классового врага. Гоните из ваших рядов агентов фашизма — троцкистов, дезорганизаторов и вредителей рабочего движения, лютых врагов народного фронта, подлых провокаторов войны.
Трудящиеся всего мира!
Ярость фашистских поджигателей войны направлена против великой страны социализма потому, что СССР является величайшим оплотом мира, культуры и свободы всех народов.
Капитализм изжил свой век. Он является препятствием человеческому прогрессу и должен быть свергнут. Только революционное свержение капитализма, замена его социализмом положат конец эксплоатации человека человеком и войнам.
Рабочие! Трудящиеся! Народы всех стран!
Объединяйтесь против смертельного врага человечества — против фашизма. Он может чинить свои злодеяния лишь благодаря вашей распыленности. Ваше единство будет его могилой. Вперед — во имя социализма, уже победившего на одной шестой части земного шара!
Долой фашизм и войну!
За единство рабочего класса!
За народный фронт, против фашизма и войны!
За победу социализма во всем мире!»
Ночная птица
В камере стояла прозрачная синева. Ущербленная луна заглядывала в окошко под потолком. Гуров сидел на шершавом полу, прислонившись спиной к сырой стене, и тщетно пытался заснуть, чтобы восстановить силы. Но мысли назойливо мешали забыться: «Что случилось? Почему кругом такая паника? Неужели война? Где же дорогой товарищ Лебедев? Надо было нам сразу выбираться, как только попали на сушу. А теперь вот какая канитель получилась…»
Штурман ни на минуту не сомневался, что он будет свободен. Надо только придумать выход. Если же самому не удастся выбраться из этого мешка, то поможет Лебедев, помогут товарищи. Народный фронт существует и в тылу противника. Пусть фашистская лапа шевелит когтями, но товарищи где-то близко, родные и милые…
Внезапно луна пропала. Сделалось темно, будто в погребе, потом чуть посветлело. На фоне окна, освещенного скупым лунным отсветом, Гуров увидал силуэт человеческой головы. Окно слабо скрипнуло и распахнулось.
— Камрад, — услыхал Гуров сверху осторожный шопот и вскочил на ноги:
