— Я, милый Хох, получив это письмо, даже и не читал его. Над чтением трудились до меня вы в своем кабинете. По мне было достаточно увидеть письмо, и, не вскрывая его, я узнал, что…

Пумпель закрыл черную папку и заговорил начальственным тоном:

— Детали вы узнаете. Главное, я получил интереснейшее сообщение от Любителя… Он уже вступил в дело.

— Неужели? — удивился Хох.

— Да. Всеми средствами усильте ему помощь. С молодым человеком постарайтесь развязаться. Сейчас нам важен восток, а не юг. А пока возьмите конверт и опять посмотрите на него внимательно. Неужели вы ничего не замечаете?

— Ничего, — со вздохом сознался Хох.

Сырой плотный туман, будто маскировочный дым, стоял на улицах города, скрывая очертания домов. Начинался печальный, холодный день. Мощный свет прожекторов таял в тумане, и они светились слабыми подобиями лун, равнодушных и скучных. Редкие авто, отважившиеся пуститься в путешествие по мертвым, скованным туманом улицам, блуждали, терялись в пустых пространствах огромных площадей и давали тревожные гудки, жалобные и беспомощные.

Швейцар взглянул на часы, возвышавшиеся на мраморном пьедестале в парадном вестибюле. Без пяти девять. Через пять минут начнется прием в кабинете № 18 у господина Хох. Записано на прием пятнадцать посетителей, а налицо нет ни одного.

Швейцар подошел к стеклянной двери и посмотрел на улицу. Обычно, в ясный день, он увидал бы широкую площадку, обсаженную развесистыми липами, асфальтовый гладкий тротуар со снующими прохожими, плиточную мостовую с мчащимися автомобилями и велосипедистами; через улицу он увидал бы цветистую вывеску кафе «Золотой лев» и шуцмана, художественно дирижирующего резиновой палкой посредине площади. Но сейчас за стеклом висела молочная простыня, сквозь которую едва просвечивали тусклые шары прожекторов и уличных фонарей. Как тени, проплывали фигуры редких прохожих. Вот прошагал, засунув нос в поднятый воротник пальто, агент наружного наблюдения…

Слева в тумане вдруг показались два тусклых глаза авто, ощупью пробиравшегося вдоль тротуара. Жалобно гудя, машина подъехала к подъезду и остановилась. Человек в широком макинтоше выпрыгнул из авто и быстро взбежал по гранитным ступеням.

Швейцар распахнул тяжелую дверь, мягко повернувшуюся на роликах.

— Господин Хох здесь? — осведомился прибывший.

— Да, но ваша очередь шестая, сударь, — ответил швейцар. — Вам придется подождать.

Посетитель прошел в приемную. Его встретил чрезмерно любезный чиновник.

— Прошу садиться. Ваша очередь — шестая.

— Я уже слышал это. Прием у господина Хох начался?

— Нет еще.

— Я не вижу ожидающих.

— Вы прибыли первым.

— Так вы хотите, чтобы я дожидался, пока прибудут пятеро записавшихся передо мной?

Чиновник ничего не ответил. Руками он перелистывал бумаги на столе, а движением левого колена осторожно нажал под столом кнопку сигнального звонка. Посетитель не заметил, как через отверстие, скрытое в завитке архитектурного украшения на стене, его внимательно и остро осмотрел живой человеческий глаз.

— Удивительная сегодня погода, сударь, — мягко начал чиновник. — Такое время года, и вдруг невероятнейший туман. Кажется, что он даже наполняет здание…

Лицо чиновника поднялось к потолку, как будто он там искал следов уличного тумана. И в это время в изгибе карниза, высоко над головой посетителя, скромно мигнула зеленоватая крохотная лампочка.

Чиновник привстал:

— Я думаю, сударь, что вы совершенно правы. Нет смысла дожидаться других записавшихся на прием.

Из кабинета раздался резкий звонок. Чиновник предупредительно улыбнулся:

— Прекрасно. Господин Хох просит вас. Пожалуйте.

Опередив поднявшегося посетителя, приоткрыл дверь, сказал:

— Господин Хох, к вам номер шестой! — Тотчас же повернулся в приемную, пробормотал еще раз: — Пожалуйте, — пропустил посетителя и плотно