— Хватит, — заметил тот.

Посмотрелся в зеркальце, пригладил волосы и продолжал:

— Так вот, насчет «зета». Смотрите сюда…

Он начертил на бумаге один «зет». Груздев с любопытством следил за кончиком карандаша, двигавшегося по бумаге. Голованов тоже посмотрел и написал такой же «зет» у себя в ручном блокноте.

— А теперь напишем второй «зет», но только не рядом с первым, а поперек…

Лебедев старательно вывел латинскую букву и кивнул стенографистке:

— Этого не записывайте. Я занимаюсь математикой. Пишу главную формулу Урландо. И сейчас постараюсь расшифровать его политическую алгебру.

— Что же получилось? — пошевелил губами Груздев.

Лебедев усмехнулся:

— Поглядите на эти перекрещенные «зеты» в зеркальце.

Он поставил зеркало против написанных букв:

— Ну?

— Фашистская свастика! — крикнул Голованов.

— А ведь верно! — удивилась стенографистка.

— Теперь записывайте, — заметил ей Лебедев. — Вы, синьор Урландо, склонны к красивой декламации. Но посмотрите на себя в зеркало. Посмотрите в зеркало на свой истребитель. Мы видим перед собой благообразное лицо с черными усиками. Но это — маска. Посмотрите на дело ваших рук. На нем — клеймо фашизма. Теперь лично о вас… Хозяева ваши не дали бы вам и понюхать власти, о которой вы так красноречиво болтали мне в своем прекрасном уединении. В грудах трупов, которыми устилает свой путь фашизм, затерялся бы и ваш. Вы оказались бы не нужны своим хозяевам… Жалка ваша судьба, воздушный пират!

Часы звякнули четыре раза. Лебедев позвонил. Дверь в комнату распахнулась.

— На сегодня довольно. Вас ждут, господин Урландо, пожалуйте, — сделал учтиво-приглашающий жест Лебедев. — Мы продолжим нашу беседу в следующий раз.

Урландо встал. Прежде чем уйти, он упавшим голосом пробормотал:

— И вы опять остаетесь правы, Лебедев. Вы очень тонко поиздевались над моим шифром.

Лебедев развел руками:

— Я только анализировал и делал некоторые напрашивающиеся выводы.

Когда Урландо вышел, Лебедев подождал, пока захлопнется дверь, и сказал задумчиво:

— Сколько любопытного, сколько сюрпризов для науки и техники! В интересное время живем мы, друзья.

Груздев что-то записывал на листе бумаги. Кончив, взял Лебедева за локоть и отвел в сторону:

— Видите ли, Антон Григорьевич, я не хотел говорить при этом фашисте… Дело в том, что за время вашего отсутствия произошло много событий. Бутягин в своих последних работах пошел гораздо дальше Урландо, и некоторые практические выводы из его знаменитого уравнения «трех эс» чрезвычайно любопытны. Частично они воплощены в некоторых работах нашего института. Но перспективы настолько велики, что думаю после окончания военных действий снова перейти на мирную работу с Николаем Петровичем.

— А институт? — поинтересовался Лебедев.

— Думаю, что во главе института станет Голованов.

Лебедев посмотрел в окно. По голубому ясному небу летела эскадрилья странных бескрылых воздушных кораблей.

— Жизнь — любопытная штука. Люди изменяются на глазах. И ты должен сам двигаться вперед, чтобы не отставать. Вот она — диалектика жизни, материальный базис и внешние факторы. Они формируют человеческий материал.

Гуров повернулся к широкому окну и взглянул вниз:

— Под нами Вязьма… Красивый городок! Узорчатый.

Лебедев оторвался от газеты:

— У нас красивых мест не пересчитать.