пограничник сейчас изображал…

– Четыре больших шкуры р’эц, семь маленьких и два контейнера желёз энцитеров, – честно ответил Виктор. – Ещё есть контейнер щупалец тагами, но они – не очень высокого качества.

– Вскрыл гнездо? – спросил, обозначив безволосым надбровьем удивление, торговец. – Нарезал у мелочи?

– Да нет, – махнул рукой Виктор, изображая досаду. – Щупальца большие, но сильно изрезанные.

– Ты убил тагами ножом? – на сей раз Этоар удивился по-настоящему. – И справился?

– Нет, – ехидно ответил пограничник. – Не справился. И тагами меня съели.

Мальчишка-проводник хихикнул. Ларл Этоар покачал головой:

– Давно я не встречал сумасшедших, нападающих на тагами с ножом.

– А я и не нападал. Это они на меня напали.

– И очень жалели об этом. Сильно, но недолго. Так?

– Примерно…

Этоар назвал цену, предупредил, что они ещё поторгуются, когда он увидит товар, и вызвал носильщика. Носильщиком оказалась та самая девушка, которую Виктор встретил по дороге от шлюзовой камеры, но она его не узнала. Он достал чип-ключ от «Торвара», перепрограммировал его так, чтобы открылся только первый грузовой отсек, а затем послал с коммуникатора короткий сигнал охране: «Все спокойно, вскрытие происходит с моего ведома».

– И поторопись, сестрёнка, – напутствовал девушку Этоар. – Не следует заставлять нашего гостя слишком долго ждать.

Мальчишка получил своё вознаграждение и убежал совершенно счастливый, а Этоар и Виктор остались в магазине попивать похожий на чай отвар водорослей и беседовать обо всём и ни о чём. Торговец поделился последними городскими сплетнями, пограничник же рассказал ему специально заготовленные на такой случай истории из жизни нескольких соседних городов. Кроме того, хозяин мимоходом рассказал, что его дело перешло к нему по наследству от отца, что они с сестрой Гриен – сироты, и что ему стоило огромный усилий убедить Гриен не идти в армию, а остаться с ним. В свою очередь Виктор сообщил, что он – волк-одиночка, семья была, но теперь – увы, и что он решил сменить район деятельности, а потому подумывает обосноваться здесь.

Примерно через час товар был доставлен в лавку. Торговец принялся тщательно осматривать шкуры в поисках дефектов. И хотя на его лице не дрогнул ни один мускул, а движения оставались такими же размеренными и точными, словно у робота, Афанасьев мог бы поклясться, что Этоар доволен и оценил товар по достоинству. Гриен всё это время стояла рядом и тоже ничем не выражала своих чувств, но по её быстрым взглядам становилось ясно, что девушке очень интересно.

– Ну что же, – Этоар поднял на пограничника свои колючие глазки. – Давайте подведём окончательный итог…

Щупальца тагами совершенно неожиданно потянули на целых две тысячи. Железы энцитеров торговец был готов взять по три с половиной за контейнер, буркнув: «Кто же знал, что у вас контейнеры не стандартные?». Семь малых шкур он оценил в полторы тысячи за каждую, а большие требовали отдельной оценки каждая. Первая ушла после короткой торговли за три восемьсот пятьдесят, вторая – за четыре сто тридцать.

Виктор вдруг понял, что Ларл явно получает удовольствие от самого процесса торговли, припомнил восточные базары, на которых бывал неоднократно, и с удовольствием включился в игру. За третью шкуру Этоар выложил пять тысяч, скорчил плачущую физиономию и сообщил в пространство, что его разорили, и теперь ему придётся, чтобы прокормиться, продать замуж свою сестру. Гриен тихонько фыркнула. Афанасьев облил взглядом её крепкую, ладную фигурку, задержался на двух кобурах у пояса, из которых торчали отбеленные от частого употребления рукояти автоматических пистолетов, стрелявших взрывающимися иглами, и сделал предположение, что такую жену он бы купил. И обязательно купит, когда ему окончательно надоест эта дурацкая жизнь. Девушка показала ему язык, а Ларл рассмеялся звонким смехом.

Настала очередь последнего, самого большого р’эца. Этоар развернул ею, поднёс к светильнику, полюбовался переливами цвета, и начался большой торг. Виктор хорошо знал: р’эц таких размеров – исключительная редкость, и потому без зазрения совести задирал цену, Ларл же с отчаяньем ополченцев сорок первого сражался за каждый никоха, словно за спиной у него была Москва и отступать было некуда.

Они уже почти договорились на двенадцать тысяч триста, когда Афанасьев вдруг почувствовал взгляд. Жадный, восторженный – девичий… Он глянул искоса: Гриен во все глаза смотрела на громадную шкуру, и в глазах её светилось искреннее восхищение, смешанное с осознанием того простенького факта, что ей никогда не обладать чем-то подобным.

Решение пришло мгновенно: Виктор сорвал с прилавка уже почти проданную шкуру, бросил короткое «Не продаётся!» и в одно мгновение закутал в радужные переливы ошарашенную девушку:

– Прекрасная джа, я очень прошу вас не обижать меня и принять этот огрызок в подарок. Больше у меня – увы! – ничего