отвечал невпопад. Но такое случалось нечасто, он был большой умница и профессионал, поэтому умел брать себя в руки. И если я что-то замечал, то лишь потому, что имел среди других самый большой жизненный опыт.

– И разнообразный, – добавил Брейн, пробуя чай. – А ничего получился, действительно натуральный.

– О да, – согласился Фогель, попробовав напиток, и было непонятно, к чему это относилось – к его опыту или качеству чая.

– Никакие дружеские контакты в группе не приветствовались – не то чтобы об этом кто-то предупреждал, но я думаю, эту атмосферу поддерживал куратор. Главное – работа, а вся прочая жизнь у каждого была своя. Мы знали друг друга только по позывным. Ну и еще пара ребят приезжали ко мне сюда на квартиру, по всяким нужным поводам – документы привозили или личные инструкции от куратора – все только на словах.

– Сахар у тебя остался?

– Дай подумать…

Фогель почесал лоб.

– Вон там в шкафу должна быть кастрюля из стеклопластика, в ней мешочек, а в мешочке десятка полтора леденцов. Сойдет вместо сахара?

– Думаю, сойдет, – сказал Брейн и, поднявшись, действительно нашел леденцы в указанном месте.

– Не подводит тебя память, – сказал он, возвращаясь на место.

– В трезвом режиме не подводит.

– Давай рассказывай, я буду слушать, – сказал Брейн, понимая, что без того, чтобы выговориться перед кем-то, Фогель не придет в порядок, а он Брейну был необходим.

– И вот однажды, когда я уже и думать забыл, что эта постоянная учеба и преподавательская деятельность когда-нибудь кончится, куратор сообщил, что мы приблизились к точке. Главной точке, понимаешь?

Брейн кивнул.

– Срок был назван совсем близкий – что-то дней пять. Я даже удивился. Вроде прежде у нас все так обстоятельно, и вдруг – пять дней. Однако обсуждать нечего, стали готовиться, а я даже спать стал, на удивление, хорошо, появилось ощущение какой-то нужности. Как у студента перед защитой диплома, я полагаю. Вроде как не зря все.

– И никаких подробностей?

– Ну, разумеется. Пришел срок, в пять утра за мной заехал один парень и отвез меня на пустырь, где стоял наш фургон. Там уже были все наши, кроме еще одного, но и он вскоре подъехал, да не пустой – в багажнике оказался такой арсенал, что я впервые об этом деле по-другому подумал.

– Страшно стало?

– Нет, страха не было. Просто ужас. Краткий такой момент ужаса, что, дескать, это уже не шутки. Крупные стволы, бронежилеты тяжелого класса, весь боекомплект из бронебойных железок – плюс пара автоматических гранатометов. Ну а вся связь была у нас в фургоне. Этим я заведовал. Куратор сразу сказал, что я буду в фургоне. Чтобы сидел на слежении и обеспечивал связь, РЭБ и блокаду, если придется.

– Это еще что? Другая РЭБ?

– Нет, у нас на крайний случай была электромагнитная бомба. Но это уже на самый-самый крайний. Она была в днище фургона вмонтирована. В общем, поехали мы. Ехали часа четыре, за это время даже мандраж прошел. Я все ожидал, что куратор будет с кем-то связываться в пути, но нет – полное молчание. Потом покатались немного по городу. Свендорф, кстати, называется.

– Свендорф – большой город, – заметил Брейн, чтобы чуть встряхнуть рассказчика и заставить его описывать более информативно.

На самом деле Брейну эти сведения вряд ли пригодились бы, но пока Фогель говорил, Брейн его изучал. Вся эта внешне эмоциональная история могла оказаться профессионально поставленным враньем.

– Да, город что надо. Я бы, наверное, хотел там пожить. Только там горы рядом.

– Не любишь горы?

– Не знаю, – пожал плечами Фогель. – В общем, заехали в какой-то ангар. Посидели. А где-то к шестнадцати часам куратор подал команду о полной готовности. Нас девять человек, все уже были одеты и снаряжены. Исходная позиция – перед другим ангаром в пяти километрах. Там была большая кирпичная пристройка, план которой у нас уже имелся. Задача простая – зачистить охрану и вывезти все носители информации. И вот подкатили мы бодренько, сразу вышибли пару дверей, и началась стрельба. У меня на экранах полная обстановка – видео, акустика, перехват переговоров противника. Я по мере сил предупреждал группу – где