никто не запрещал. А то, что Марфа велела ждать на кухне, так, опять же, повариха…

Женскую палату Тим нашел быстро. А чего не найти, если дорогу он запомнил еще вчера? Дверь, как и вчера, была нараспашку. Тим заглянул за косяк дверного проема и увидел Алену. Она полусидела на топчане, подложив под спину подушку, и перекладывала из одной миски в другую какие-то зерна. Заметив Тима, негромко охнула.

– Это я, – сказал Тим, медленно приближаясь к девушке. – Ты чего, испугалась?

– Немного. Я не ожидала… А что с тобой? Почему столько пластырей? Ты дрался?

– Да так, пустяки, – сказал Тим, присаживаясь на край топчана.

– Какие же это пустяки? – в голосе Алены чувствовалась тревога. – А ну рассказывай!

– Ну… Ну, понимаешь… – Тим подумал, что, наверное, кое в чем он должен признаться. – Понимаешь, мне приходится драться на арене. Чтобы заработать монет. Иначе тебя не будут лечить. А меня выгонят со Стадиона.

– Но ты же отдал им цепь?

– Отдал. Но… В общем, старшина маркитантов меня немного обманул.

– Гермес?

– Он самый.

– Я догадывалась, что такое случится. – Алена глубоко вздохнула. – Еще бы. Маркитанты кого угодно вокруг пальца обведут… Сколько монет тебе платят за бой?

– Мне платят натурой.

– Это как? – Глаза девушки округлились.

– Один бой за сутки проживания здесь. Вместе с едой и снадобьями. Ну и за лечение, конечно.

О своей дополнительной «отработке» перед Марфой Тим благоразумно решил не упоминать. Было у него предчувствие, что Алене это не понравится. Еще переживать начнет, что он слишком много работает.

– Это вся плата за смертельный бой???

– Ну да. Мне сказали, это называется «все включено». Очень удобно. Так мне сказали.

Алена негромко рассмеялась. Но судорожно как-то. И провела ладонью по лицу.

– Эх, Тим…

– Наверное, это маловато, – сказал Тим. Он все понял из очень выразительной интонации девушки. Ну да, дурак он, конечно. – Я понимаю, но… Так я договорился с Гермесом. Наверное, я должен изменить договор.

Девушка расстроенно покачала головой:

– Вряд ли торгаши согласятся… Господи, ты каждый день сражаешься на арене. Как это ужасно!

– Я справлюсь. Я уже привык, – сказал Тим. – Как ты? Тебе лучше?

– Лучше. Сегодня я даже прыгала с костылем. – Она кивнула на сучковатую палку у стены. – Правда, пока очень плохо получается. Тебе надо продержаться хотя бы три-четыре дня. Нога заживает быстро, и мы уйдем отсюда.

– Я продержусь. А что ты делаешь? – Тим кивнул на миску с зернами.

– Что делаю? Перебираю ячмень. – Алена показала крупное, с ноготь, зерно. – Марфа велела, чтобы я не валялась без дела. Да мне и самой скучно.

– Это из них кашу варят?

– Ага. И муку делают. Говорят, что до войны зерна ячменя были очень мелкие. А сейчас он мутировал, и зерна очень сильно набухают в воде – одной жменей можно человека досыта накормить. Но надо регулярно перебирать, чтобы жуки не завелись… А ты сегодня один пришел. Тебе стали больше доверять?

– Вроде этого… Мне надо тебя спросить. Ты знаешь таких людей: хромого Михея и Черпака?

Алена ответила через паузу:

– Да, знаю. Михей наш скорняк. А Черпак охотился и мед собирал. А ты…

– Подожди. А Глашу знаешь – дочь Еремея?

– Конечно! Она моя двоюродная сестра. Мы росли вместе. И до сих пор живем в одной избе на двух хозяев – двухатка называется. Жили, вернее… Но откуда ты…

– Я узнал об этом от Михея. Сейчас расскажу…

И Тим торопливо пересказал историю, услышанную от покойного Михея. Когда закончил, Алена прикрыла лицо рукой и молча сидела так некоторое время. Затем глухо проговорила:

– Значит, Михей и Черпак погибли… Когда они ушли из этого схрона?