— Я дурак… — выговорил Дариан, — ай, больно!

— Картечь, — всхлипнула Азиль, выковыривая из раны застрявшие металлические осколки.

— Какой только гадости люди не придумают… Прости…

— Нет! — Азиль прижалась лбом к его здоровому плечу. — Ты прав, гадость, мерзость, когда еще я подумала, что никогда бы не смогла убить дракона, рука не поднимется, а они исподтишка…

— Не плачь… может, не помру, — через силу улыбнулся он, гладя черные волосы. — Я сам дуралей, ринулся напрямик, а там засада. Учила же прабабка со стороны солнца заходить… Мы с нею яркие, нас так не видать. А остальным лучше в темноте, они другой масти. Не плачь, хорошая моя… Поди лучше к принцессе…

Повязка быстро намокала кровью.

— Не пойду, — твердо сказала Азиль, утерев слезы. — Руки, живо еще горячей воды. Да есть вообще в этом замке хоть какие-то лекарства?! Чтобы кровь остановить?! А ну несите!

Те показали, что да, имеются, и улетучились в полной панике.

— Не умирай, — попросила она, прижавшись лбом к его лбу. — Пожалуйста.

— Я помню, ты сказала, что тогда тоже умрешь.

— Да. Как угодно. Могу зарезаться, могу с башни прыгнуть, тут высоко. Но я лучше с тобой вместе… Яд есть.

— Не глупи! — Дариан привстал и охнул от боли, случайно опершись на раненую руку. — Перестань! Ты такая молодая и красивая!

— Я твоя жена. — Азиль вдруг выпрямилась и прищурилась. — Я пойду с тобой. Я буду с тобой. Всегда и всюду.

— Да не умру я, — выговорил он, снова вспомнив дедушку Бриана. — Больно очень, конечно, все крыло издырявили, паскуды… извини…

— Кровь не останавливается, — сказала она. — Я сейчас. Надо заварить чего-ничего. Что ты смеешься?

— Так прабабушка говорит, — несмотря на боль, Дариана разбирал смех. — Принес на свою голову!

Азиль фыркнула и вышла.

— Ты принцессу голодом не умори! — крикнул ей вслед Дариан. То, что он услышал в ответ, не смог бы повторить даже в темноте и под одеялом. Смысл заключался в том, что принцесса может хоть удавиться, хоть в окно выброситься, но Азиль будет дневать и ночевать у постели мужа. Правда, форма, в которой высказала это девушка, заставляла задуматься. — Точно, история идет по кругу!

К вечеру кровь унялась, и хоть Дариан очень ослабел, встать мог, пусть и с помощью Рук.

— Ну перестань ты пичкать меня этой дрянью! — взмолился он, когда Азиль впихнула в него очередную ложку своей стряпни. — Не могу больше, клянусь! Я почти не ем, когда болен, не лезет в меня, да и прабабушка говорит, что лучше поголодать, чем так мучиться! Прошу, отнеси это принцессе, пусть подавится!

— Это, значит, я так скверно готовлю? — тихо спросила Азиль. Прабабушка Эдна на ее месте встала бы, уперла руки в бока и громыхнула так, что все семейство присело бы. — Извини. Я исправлюсь. Я должна быть хорошей женой.

— Ты что? — с испугом спросил Дариан. — Азиль, я не ругал тебя, ты готовишь отлично, хоть и непривычно, но не могу я есть, когда мне плохо, вот честное тебе слово даю. Прости, если обидел…

— Ничего. Ты же мужчина, а женщины обязаны терпеть, если муж недоволен.

— Что-о?! — От возмущения он снова привстал и упал на подушку, выругавшись. — Прабабушка с матерью и тетками вернутся, им скажи, кто тут должен терпеть! Муж обязан сделать так, чтобы в доме было тепло и светло, припасов натаскать, чтобы кладовые не пустовали, а распоряжаются всем — женщины.

— Но ведь и у нас так, — недоуменно ответила Азиль, присев рядом. — Мужчины охотятся, а женщины хранят очаг. Разделывают дичь, готовят, убирают, смотрят за детьми… В чем разница?

— Да я сам не пойму, — сказал он. — Вроде и у нас так, и у вас… Хотя погоди, попробуем по-другому… Вот вернулся твой отец, скажем, с охоты, усталый и голодный, что сделает твоя мать?

— Снимет с него сапоги, усадит и подаст холодного квашеного молока, — удивленно сказала Азиль, — у вас не пьют такого, но оно вкусное, правда. Потом соберет на стол, принесет переодеться, а сама пойдет с дочерьми снимать с туши шкуру, рубить мясо и готовить его, пока муж отдыхает. А что? Что ты смеешься?

— Да я просто представил, как мой, к примеру, отец этак вот попробовал бы обойтись с нашими женщинами! — Ему больно было смеяться, он придерживал раненую руку другой. — Ух и погнали бы его по кочкам!

— Как это?