Москве-реке и волей случая встретились с разведчиками Фрунзенской. Лешу сожрали «философы», когда он возвращался один. Вова вернулся и настоятельно просил установить контакты с метро. Потом заявился отряд их разведчиков вместе с Никитой. Они несколько часов скреблись в бункер, чтобы установить мирное общение, и когда к ним вышла Марина в роли парламентера, ее похитили и пытали на Фрунзенской. Затем сочли мертвой и выкинули за ворота вместе с двумя преступниками местного разлива. Митю объявили предателем за то, что пытался помочь нашей разведчице, а Хохла, которого панически боится Марина, выставили с Кольца, но приняли на красной линии, которая считается коммунистической. У меня много вопросов, господа.

– И у меня тоже, – подтвердил Ваня.

– Пожалуй, и у меня, – добавил Костя. – Марина, что ты можешь сказать?

– Вопросов и у меня хватает, – отозвалась женщина. Ей стало немного легче, по крайней мере, если не пытаться сесть, то хватало сил на связную речь. – Для начала поясню, почему мне кажется, что я до сих пор брежу. Тот мужчина, которого вы называете Хохлом, это Женя Иваненко, симферопольский националист, лентяй и дебошир. И – моя юношеская любовь. Как он тут оказался? За что его арестовали коммунисты метро? А самое главное, как его туда впустили? Насколько я успела понять, красная линия – это маленький аналог Советского Союза, образование с закрытыми границами, разведкой и системой внутреннего контроля, типа КГБ. И они вряд ли пускают на свои станции просто так. Митя, я права?

Анохин торопливо закивал и зачастил:

– Я не в курсе, как Хохол оказался у нас, правда! Я всего лишь солдат, мне никто ничего не докладывает.

Ваня и Костя засмеялись.

– Вот ведь, открестился от расспросов, молодец, парень, далеко пойдешь! – сквозь смех выговорил Волков, хлопнув юношу по плечу.

Митя вжался в стену.

– Я честно ничего не знаю! – прошептал он.

– Ты не на допросе и вовсе не обязан отвечать. Ты гость, да и бункер наш мало походит на Красную линию. Ничего не бойся, – мягко успокоила его Марина.

– А я и не боюсь! – выпрямился Анохин, сурово сдвинув брови.

На совсем мальчишеском лице это суровое выражение показалось очень забавным. Картину колоритно дополняли два потемневших фингала под глазами – точно, дворовый забияка. Стоящие в медпункте не удержались и снова захихикали. Митя обиженно фыркнул.

– Сколько тебе лет, герой? – совершенно серьезно спросил Андрей, не желая конфузить юношу.

– Двадцать два!

– Ничего себе! – удивился Паценков. – А выглядишь лет на пятнадцать. Куда ж тебя пристраивать-то? У нас самая старшая молодежь – семнадцать лет, все уже в бункере родились. Нам всем за тридцать давно. С кем же останешься?

– Со мной, – улыбнулась Марина. – Я беру Митю в помощники. Ты не против?

«Поздно что-то менять. Слишком много времени прошло. Дни мальчика сочтены… Митя обречен, всего лишь вопрос времени. Лучше уж пусть он будет под моим постоянным надзором. Тогда я смогу хоть что-то сделать…» – устало подумала она. Сил на жалость и сочувствие не осталось. Эти простые эмоции отнимали слишком много энергии, которой у женщины сейчас не было. Осталось смирение и безразличие…

– Правда? – щеки Анохина расцвели румянцем. – Вот здорово!

– Андрей, а этот… Хохол… Он где? – спросила Алексеева. Ей было страшно, но в то же время безумно хотелось снова увидеть этого человека.

Паценков что-то крикнул дежурному, и через несколько минут на пороге бункера показался Евгений Иваненко собственной персоной.

Через неделю Марина и Митя почти поправились. Алексеева перебралась в свой кабинет, забрала туда и своего нового помощника. Когда, наконец, женщина сочла, что внешний вид пленников Фрунзенской больше никого не напугает, она разрешила