громовой раскат, полыхнула молния и обе девочки в один голос воскликнули:

— Это все моя запутка!

Мисс Тик снова не сдержала улыбки. И почему людям так хочется чувствовать себя в ответе за восход солнца, радуги, молнии или тучи? Она знала, что, если бы какая-нибудь девчонка действительно поверила, что может управлять бурей, то с воплями бросилась бы домой, и ее маме пришлось бы, возможно, отстирывать ее нижнее белье. Тем не менее, немного самоуверенности для начала не повредит.

— Мисс, мисс! — Бекки показала плод своих трудов. Шпилька покачивалась в воздухе рядом с гусеницей.

— Хорошо, — одобрила ведьмознатка. — В самом деле, неплохо.

— А как вам это? — Нэнси протянула свою запутку, но та развалилась у нее в руках; гусеница полетела на землю, сидя на клочке шерсти, как ведьма на метле. Из кончика пальца Нэнси вырвался язычок огня.

— Замечательно, — произнесла мисс Тик. — Кое-что у вас уже получается. Но это только часть вашего обучения, каждодневного обучения, — подчеркнула она.

Несомненно одно, подумала она про себя: госпожа Тиффани захочет посмотреть на вас обеих.

В Стране Фей звучала музыка. Гармоничная мелодия плыла в пустом воздухе, и праздные эльфы, сидевшие на верхушке цветущего дерева, не могли отказать себе в удовольствии раскрасить каждую ноту в особые цвета. Музыка танцевала в вышине к восхищению всех присутствующих. Эльфам для счастья многого не надо.

Конечно, боль в списке их удовольствий всегда на первом месте, но вторую позицию занимает, конечно, музыка.

Музыканта эльфы заманили из мира людей с помощью своих чар и заставили играть, играть, играть для лорда Душистого горошка. Эльфы умели поддерживать жизнь в своих игрушках, а человек с флейтой оказался восхитительной новой игрушкой. Душистый Горошек лениво размышлял, как долго флейтист еще продержится.

Но он был доволен. Его воины совершили несколько небольших налетов на человеческий мир и вернулись с изысканными дарами вроде этого. И он знал, что с каждым набегом уверенность их возрастет, и вскоре они будут готовы к серьезной заварушке.

Он нахмурился. Надо поговорить с Горчичным Зерном. Надо удостовериться, что жалкие останки Королевы действительно выброшены из Страны Фей.

Внезапные осложнения совершенно ни к чему.

Раньше Джеффри любил наблюдать за живой природой; теперь он наблюдал за людьми. Они показались ему интересными, и потому он посвящал этому занятию все возможное время, делая все новые и новые выводы.

Первое, что бросилось ему в глаза, — старики оказывались как-то не к месту в своих собственных домах. Это решительно отличалось от уклада семьи Джеффри, в которой отец управлял всем. Здесь в жизнях стариков, за закрытыми дверями вся власть принадлежала женщинам, так же, как все решения снаружи принимали мужчины, — и ни у кого не возникало желания что-то менять.

Эти мысли вертелись в его голове, когда он приводил в порядок волоски в носу матроса Миротворца, чего даже Нянюшка Ягг не выносила. Миссис Салли Миротворец — слишком близорукая, чтобы смело орудовать ножницами у носа своего мужа, — была доброй женщиной, но даже она относилась к мужу скорее как к предмету интерьера. Джеффри сделалось грустно — грустно оттого, что старый морской волк, повидавший в свое время весь мир, теперь большую часть своего времени проводит в трактире, потому что его жена непрерывно чистит, моет и полирует все вокруг, а когда нечем больше заняться, вытирает пыль. Если ей удавалось избежать мытья, чистки, полировки и вытирания пыли с собственного мужа, то лишь потому, что он не мог достаточно долго сидеть в полной неподвижности.

Вскоре стало понятно, что трактир был едва ли не единственным развлечением и убежищем для престарелых мальчишек. Однажды он присоединился к ним и угостил каждого пинтой, чем немедленно привлек к себе всеобщее внимание. После пары фокусов Мефистофеля и еще одной пинты престарелые мальчишки достигли нужной степени благодушия, чтобы Джеффри осмелился задать вопрос, терзавший его уже несколько дней:

— Так чем вы занимаетесь, господа?

Раздался дружный хохот, и водовоз Скользь, чью улыбку, в отличие от имени, никак нельзя было назвать скользкой, промолвил:

— Помилуйте, сударь. Нас всех можно назвать праздной публикой.

— Мы вроде королей, — сказал Смехач Бочком.

— Только без замков, — добавил Скользь. — Был у меня один, да я его потерял.