Что-что, а моя фамилия действительно стала известной, так как Магомаев исполнял четыре моих песни. До «Дня Победы» пока так и не дошло, хотя в последний месяц мы с ним репетируем. Остальные мои песни, после того как Муслим Магометович спел первую из подаренных, тоже постепенно начали стрелять с не меньшим успехом. Они были детскими, и их начали исполнять воспитанники детдома. Потом были записи, пластинки и всё остальное. Лишь в одном я держался крепче скалы, не давал себя фотографировать, несмотря ни на какие уговоры, ну и то, что не исполнял сам. Вот богатым человеком я не стал. Поиск и находки кладов не считаются. Отчисления тонкой струйкой шли, однако не мне, что бесило меня в первый месяц просто нещадно, пока не плюнул на всё это и не махнул рукой. Я уже всё спланировал, думал, заведу сберкнижку, и пусть копятся средства до моего совершеннолетия. Как же! Директор сделала финт ушами и, не спрашивая моего разрешения, как мой фактический опекун, перевела отчисления всех средств на счёт детдома, они и сейчас идут. Как-то она договорилась с чиновниками, что вели наш детдом, может, поделилась, но с их стороны возражений не было. Чтоб они все подавились! Я не получил ни копейки. Причём когда я заявил о воровстве, на меня смотрели как на больного. Мол, ты не хочешь помочь родному детдому? В принципе я был бы не против, о чём заявил тогда директрисе, но меня никто даже не спросил, и это натуральное воровство. Я опытный, я знаю, что это такое. Если бы у меня брали с моего разрешения половину, я не возражал бы, но не так, как со мной поступили. Я тогда разругался с директором, в сердцах сказав, что у меня ещё более сотен песен, ещё лучше, чем сейчас исполняет Магомаев, но я их никому не отдам. А все записи сожгу. Зарегистрирую, когда стану взрослым, и буду сам распространять без прилипчивых воров. В общем, гормоны форевер, видимо, серьёзный удар по нервам и заставил меня тогда поступать не логично. Я бы лучше затаился, а тут сам не понимаю, что на меня нашло. Единственный ответ – гормоны.
Покинув тогда кабинет директора, я кинулся к себе, схватил пару пустых тетрадей, естественно, никаких записей у меня не было, всё в голове, и, выбежав во двор, где как раз начали падать первые снежинки, сжёг. Когда прибежали директриса со своими помощниками и затоптали костёр, от тетрадей фактически ничего не осталось. Вот так я громко хлопнул дверью. Директриса даже не подумала извиняться, хотя вроде наши отношения и не испортились. Первое время она настороженно на меня поглядывала, но так как я спокойно и даже с охоткой выполнял поручения, посещал линейки, пионерские собрания, не раз выступал с речью, то постепенно жизнь моя вошла в прежнее русло.
Второй конфликт с директрисой возник на ту же тему: мои песни. То, что я твёрдо ей обещал, что ничего не буду писать до своего совершеннолетия, она, видимо, пропустила мимо ушей или посчитала пустой угрозой и в интервью одному из журналистов сказала, что скоро у меня будет две новые песни. Ха-ха. Ей надо, пусть пишет. Я примерно так и сказал: сама обещала – сама и… В общем, меня посадили под «домашний» арест, выпуская изредка лишь к Муслиму Магометовичу на репетиции. Гитару отобрали. Вот так я и жил последний месяц, не покидая стен детдома, перед тем как сбежать из него. Это произошло неделю назад. Я заранее подготовился и спокойно свалил, как раз за час до того, как за мной должна была зайти воспитательница, чтобы сопроводить на очередную репетицию. Тут недалеко ехать, три остановки на троллейбусе. Без сопровождения меня не отпускали. Сбежал я, естественно, оставив предварительно записку. Писал, что прошу прощения за сорванные репетиции, дальше Магометович пусть сам справляется, что из-за невыносимой жизни в детдоме я сюда больше не вернусь, прощайте. На целую страницу текста было, тут я кратко описал. Подгадил директрисе за всё перед побегом. Более чем уверен, что света эта записка не увидит и о ней никто не узнает, сожгут – и все дела. Так я и писал её именно директрисе, умный поймёт, а она дурой не была, жадной – это есть, но не дурой. Я уже разобрался, что записку не скроют, боятся нашу директрису. Это она с виду миленькая тётушка, а по сути та ещё чёрная вдова. Кстати, реально дважды вдова. Всё, думаю поискать другой детдом или попросить перевода, к наступлению заморозков планирую вернуться в руки родного государства. С директрисой мы уже друзьями не станем. Она слишком глубоко запустила свои руки в мои дела, считая их своими, с грацией паровоза всё разрушая и ломая. Столько планов было, а эта…
Конечно, отчисления шли в не таком количестве, как членам Союза композиторов, но всё же за официальные концерты, а главное, за пластинки оплата шла. За левые, естественно, нет. Не скажу много или мало, мне данных не давали, но раз весной директрису её новый муж привёз на новеньком «москвиче», становится понятно, что всё же деньги есть, и та как-то смогла провести часть мимо кассы. Может, я и напраслину на неё возвожу, может, честная она, но сама виновата, первый раз попалась на воровстве, так что последствия видны невооружённым глазом, я ей не доверял. А новые песни, которые сама пообещала электорату, она в последние дни не просто просила, а уже требовала. Похоже, её слова запомнили и стали звонить, я сам слышал разговор двух воспитательниц на эту тему. Звонки сверху шли. Где новые песни?
У меня характер такой. Если пытаются что-то сделать помимо моей воли, упрусь и не сдвинуть, а тут мне совсем не хотелось потворствовать директрисе. Сама обещала.
А так в принципе детдом мне нравился, там было спокойно, тепло и, главное, безопасно. Не надо осторожничать, опасаться, что тебе в лицо ту же кислоту плеснут, или похожих моментов. У нас это не часто, но всё же бывало. В общем, советские детдома
