– Ага, – фон Ройц повернулся к министериалу и выразительно приподнял бровь. – От кого?
– От матушки Агнессы, аббатисы…
– … здешних цистерцианок. Я знаю. Что в них интересного?
– Думаю, аббата и мать настоятельницу связывало какое-то общее дело. Мать Агнесса осторожничала, доверяя слова бумаге. Ничего лишнего, сплошь намеки, иносказания. Но вот это лежало не в ларце, а на столе у аббата. Полагаю, оно было последним.
Николас протянул барону листок желтой бумаги, до половины исписанный крупным, торопливым почерком.
– Читай сам. Терпеть не могу ломать глаза, сидя в седле.
– Да, экселенц. Здесь написано: «
– Будь я проклят, если хоть что-нибудь понял! – воскликнул Карл.
– Сплошной туман, – барон кивнул, однако по изогнувшей его губы слабой усмешке министериал догадался, что смысл чужого послания не ускользнул от фон Ройца. – Значит, «договориться с Вороном», со мной стало быть. Но отец Герман поспешил. Смекаешь, Николас?
– Приказал убить меня.
– Похоже на то. И торопливость почтенному аббату воистину вышла боком. Как полагаешь, что охраняют «верные»?
– Источник.
– Возможно, возможно. Еще какой-то «агнец прибудет в срок»… Туман, сплошной туман.
– В письмах, что я успел просмотреть, агнцы упоминались еще дважды.
– Она ведь монашка, – бросил Карл с пренебрежением. – Монашки вечно о таком болтают.
Барон словно лишь теперь заметил оруженосца, держащегося от него по левую руку.
– Карл, мой мальчик, – сказал он негромко и даже как будто ласково, – поезжай-ка вперед да передай герру Глассбаху, что я буду с минуты на минуту. А если его нет в ратуше, то разузнай, где он, отыщи и пришли ко мне.
– Но… – Юноша осекся, растерянно моргнул и, поклонившись господину, пришпорил своего гнедого.
– Меньше забот – крепче сон, – произнес Ойген, проводив оруженосца взглядом. – Славный паренек, когда-нибудь станет достойным рыцарем… Так о чем я говорил? Агнцы, агнцы… Чем занят Оливье? Почему не вернулся вместе с тобой?
Внезапная перемена темы не сбила Николаса с толку.
«Потому что хитрый мерзавец явно предпочел, чтобы известие о нашей неудаче Ворон получил от меня, а не от него», – подумал он с иронией, но вслух сказал:
– Девенпорт вернется завтра, экселенц. Он надеется отыскать тайный ход, которым ушли монахи.
– Ротшлосс – старый замок. В таких местах проще разобрать стены до основания, чем найти тайники.
– Мне показалось, наш капитан уверен в себе.
– Клянусь распятием, тебе так покажется, даже когда он будет стоять один против сотни с тростинкой вместо меча. Видел бы ты его под Ауссигом…[70]
Под Ауссигом Николас не был, но историю эту знал. Когда конница Прокопа Голого опрокинула крестоносцев, хваленые рыцари Альбрехта бежали, точно перепуганные зайцы. Поле вокруг чешского вагенбурга[71] устлали тысячи немецких трупов. Под бароном убили жеребца, в боку у него сидело с полдюжины осколков от пущенного из гаковницы каменного ядра, забрало шлема смяло гуситское молотило. Ойген фон Ройц уже прощался с белым светом, когда два десятка простых ландскнехтов пробились к нему сквозь пьяных от крови таборитов. Оливье Девенпорт протащил на закорках оглушенного рыцаря короны, закованного в миланскую бригантину, доброе лье[72]. А потом возле какой-то опустошенной деревушки он и четверо оставшихся солдат схватились с дюжиной своих же братьев наемников, дезертировавших из стана «Христова воинства». Барон пришел в себя уже под конец схватки и, по его собственным словам, чуть Богу душу не отдал, увидев над собой демона в иссеченной кольчуге, с ног до головы покрытого кровью и копотью. Демон улыбался.
– В бою он хорош, – признал Николас. – Да и хитрости ему не занимать.
– Оливье не из тех, кто пробуждает безотчетную любовь, – фон Ройц усмехнулся. – Обычно его безотчетно ненавидят, и для того нередко есть причины. Но он – тот человек, на которого я могу положиться, и один стоит целого отряда. Понимаешь меня?
