людьми и над планами экспериментального посева. Небо заволокли, грузно навалившись с моря, серые смутные тучи, похолодало, пошёл редкий дождичек, казавшийся верхом блаженства всем этим сотням продраенных до печёнок работяг. Сразу всё завертелось в ударном темпе: у дальней Точки ударные бригады гуманитариев «Епископ Беркли» и «Три поросёнка» (а вот посёлкам они все ещё не придумали имён!) добирали рожь, а возле Кремля чумазые аграрии Крапивки гоняли туда-сюда сельхозтехнику. Среди тракторов и прочих веялок довольно бодро передвигались две пароконные бороны – пора было экономить горючее и частично переходить на гужевую экономику, благо первого тиберия из Рокпилса и Коннезаводска прибыл небольшой табун с полудюжиной конюхов и конюховых жён. Дошли почти без потерь, только ночью, неподалёку от озёр, двух лошадей задрали обезьяны.

Погода сжалилась и над легионерами, этим дождливым днем третьего тиберия вступившими на окраины Первограда. Колонна за колонной, таща между собой тонкий ствол, они, шаркая ногами, втягивались в город: грязные до отвращения, худые, заскорузлые, с потухшими глазами, совершенно не страшные, а жалкие, вонючие и противные. Их конвоиры, охотники Кондрашова, выглядели ненамного лучше и тоже валились с ног; они восемь суток делали переходы по пятьдесят километров, по еле намеченной колее машинной тропы в вонючих и опасных дебрях сайвы.

Конвой дважды отбивался от маленьких, к счастью, обезьяньих стай, но одного легионера все-таки загрызли – пленники не могли убегать и обороняться, они были по десятеро привязаны к палкам. Его обрубили, как плод с дерева, и потащились дальше…

Пленных окружила новая охрана – чистенькие, свежие, выспавшиеся Следопыты.

– Отдыхать, – сказал Казаков охотникам. – Неделю отдыха при сохранении пайка. И… молодцы, ребята!

– Вы даже не представляете, какие мы молодцы, – пробурчал Кондрашов. Ему было лестно; он вспомнил почему-то, как, когда они стояли лагерем в километре от гуманитарных посёлков, тамошние жители в сумерках пробирались к ним предлагали по литру браги на нос за каждого легионера, «совершившего попытку к бегству»…

– Этих, наверное, прямо так на остров и отвезем, – раздумчиво проговорил координатор, глядя на цепочку узников, как стоявших, так и упавших вокруг своих бревен и напоминающих гравюры Гойи. – Влезут они в барказ прямо так, с бревном? Моторкой и отбуксируем… а на месте уже и отвяжем…

– Встать! – новые конвоиры забегали вокруг, запинали ногами. Казаков со вздохом отвернулся и, вспомнив что-то, пошёл к моторному причалу. Ему же нужно было допросить всех рокерских баб лично, как он мог забыть! Ничего, успеет сгонять, пока этих погрузят… Да, и ещё ведь надо узнать, как бывшая фамилия «герцогини» – хотя это уж было бы слишком мелодраматично. Герцог, его жена, Мохов и еще полдюжины рыцарей-ренегатов были вчера вечером на грузовике привезены сюда из Рокпилса и помещены в карцер. Их, конечно, нужно было держать отдельно от легионеров – по крайней мере, Мохова с товарищами.

Плодом прокурорских мотаний Валерьяна стала тетрадка с пофамильным списком всех легионеров и кратким резюме преступлений. Казаков проглядел этот список: там не было интересовавшего его человека, а дамами Валери, увы, пренебрёг.

Совет получился коротким, все хотели спать: завтра вообще предстояло судебное заседание, обещавшее стать «процессом века». Однако и это укороченное заседание затянулось до тех пор, когда безлунное небо, после заката частично очистившееся, совсем потемнело и засверкало звёздными россыпями. Красноглазые консулы (консула, как по-морскому стал с недавних пор выражаться Стась), позёвывая, разбредались из комнаты заседаний.

– Валерьян, задержись, – вполголоса попросил координатор. Валерьян задержался; он плюхнулся обратно в кресло и принялся крутить в пальцах «беломорину». Он был изможден и страшноват.

– Как свидетели? – поинтересовался Казаков.

– Да в порядке, что им сделается… – ответил Валери. Он привёз из своих странствий по Северу пятерых свидетелей, отмыл, откормил и поселил в здании интерната, в лазарете. Главной функцией свидетелей завтра должно было быть совмещение фамилий, записанных в прокурорском кондуите, с конкретными носителями. – Чего ты хотел?

– Э-э… одна из панковских девиц – наша с тобою коллега, – Казаков внимательно разглядывал Чюрлёниса на стене.

– То есть как это – коллега?

– По сроку жизни, – пояснил координатор с армейским юмором. – Некая Евгения Малиновская.

– Ну, я не знаю… – Валерьян закурил. – Подожди… так ты про всех это знаешь?

– Про всех. – подтвердил координатор. – Так вот, я и спрашиваю – что с бабами делать будем?

Валери оживился.

– А чего тут думать…

ДНЕВНИК КАЗАКОВА

«4 тиберия. То есть, 5-е уже. Прошлой ночью весь Совет сладко посапывал, а я с этой Синей Бородой, как всегда, цапался