человек: все химики, прямо или косвенно принимавшие участие в научно-выверенных разработке и монтаже перегонного куба, Танеев, Родион, как медицинский эксперт – и вездесущий координатор.
Вчера вечером Совет принял соломоново решение по питейным вопросам: коллективу химиков за перегонный куб выносилась благодарность, куб запереть в железный шкаф, опечатанный личными печатями Казакова и Родиона, и впредь использовать лишь по решению Совета. Всякие побочные самогонщики отныне жестоко карались, а первые экспериментальные десять литров браги (грибовухи) решено было распить совместно: химиками и Советом. Предыдущие, кустарные устройства и сивуха охотников были признаны юридически не существовавшими.
Распитие консульского баллона предполагалось вечером; Танеев и Казаков заявились к химикам, собственно, на халяву.
Эдик Крашенинников, надевший по такому случаю короткую белую курточку – униформу «стажеров», перешитую из лабораторного халата, – аккуратно разлил по мензуркам светло-лиловую, белопенную жидкость и предложил тост за величие науки.
Все дружно опрокинули. Продукт величия науки напоминал очень скверный вермут, но наука утверждала наличие не менее 18-ти оборотов.
Второй тост, за интуицию, предложил Кирилл Есин. Еще неделю назад Есин был охотником, но следствие быстро установило его недюжинное химико-террористическое прошлое в интернате. Прижатый к стенке (в буквальном смысле – заскочив в избушку, он увидел посредине «аппарат» и ласково глядящего поверх него координатора, оперся на бревенчатую стенку, да так и стоял) Кирилл сознался в авторстве и был немедленно переведен в химгруппу, надел белый халат, но ожерелья из обезьяньих зубов не снял. Собственно, подкинув новым коллегам идею, он сам тут же переключился на способы получения из водорослей всякой необходимой химии.
Казаков сидел в доисторическом кожаном кресле, проеденном многими темными пятнами, и благосклонно озирал полки, шкафы, столы, заставленные и заваленные скляночками, мешочками, какими-то кореньями, штативами и горелками. Не хватало только чучела крокодила на потолке.
Молодые химики оживленно обсуждали между собой давешнюю дискотеку и застенчиво консультировались у Родиона по вопросам женской специфики. Танеев, примостившись на подлокотнике казаковского кресла, расспрашивал Крашенинникова о перспективах получения масел и бензина из угля, первая партия коего позавчера с помпой прибыла из Новомосковска.
Родион предложил выпить за женскую специфику. Выпили, затем Казаков, преодолевая размягченность и состояние лёгкой эйфории, поднялся из кресла.
– Ну, мы пошли, – сказал он, глядя на Танеева. Тот сделал несчастное лицо, но тоже встал. – Дела. Еще что изобретёте – зовите.
– Кирилл скоро салат из морской капусты изобретет, – сказал рыжий Сабуров. – По интуиции.
– По капусте, это ты специалист, немедленно отозвался Есин. – И по аистам.
Координатор толком не разобрал, в чем смысл шутки, но Сабуров смешался, а химики хихикнули. Впрочем, и в самом деле было пора идти.
Они с Танеевым вышли, прошли по запыленным и пустым в этот предвечерний час длинным коридорам; солнце било в торцевые окна, возле потрескавшихся стен плясали искорки пыли. Юра направился к своим ангарам, а Александр спустился в подвал, где располагались различные подсобки – мастерские по ремонту одежды и обуви, парикмахерская, прачечная, – работавшие по вечерам и потому сейчас закрытые, а так же «ювелирная палата».
Ювелирная мастерская была личным изобретением Казакова, хоть формально и подчинялась радиогруппе и металлогруппе. Там работали полтора человека: полдня за верстаком сидел курсант, выплавлявший и вытачивавший необходимые детальки из благородных металлов; кроме того, весь день и даже больше, там трудился ещё и Аркадий Кеслер – в бытность на Земле, талантливый, хоть и начинающий, гравер, фарцовщик-металлист, промышлявший изготовлением всяческих значков, буковок и звезд, а на Теллуре произведенный в золотых дел мастера.
Акадий отлил из свинца и посадил на деревянные ручки персональные печати для консулов, капитана Котов и «взрослых» медиков; по личной просьбе Стася Крайновского изготовил миниатюрные якорьки для штормовок курсантов-моряков, а сейчас лил ордена. Аркадий отличался честолюбием, а Казаков пообещал – закончив партию, Аркадий будет награжден орденом «За заслуги», но – самым небрежно изготовленным.
Смешно, но он очень старался. Баграт считал его симптомом крайне опасного явления, а «военные» избегали за злой язык.
Стажер, расположившийся за уютным столиком в углу, что-то делал крошечным паяльником, наблюдая за этим
