Вспоминая о первопричинах своего появления в «Дзюсан», Генри с какой-то мрачной обреченностью думал, что опоздал с самого начала, с того момента, как в последнем приюте услышал, что Филлис там больше нет. И хоть след ее уходил на отдаленный японский остров, мужчина сердцем чувствовал, что будь она здесь, он непременно бы ее нашел. Замерев над фотографиями, испещренными ажурной тенью льнущих к окну магнолий, он вдруг задался вопросом – зачем? Стоит ли продолжать? И сам себе ответил, что стоит, если не ради сестры, то ради Сораты, который нуждался в спасении ничуть не меньше, просто, возможно, сам еще об этом не подозревал.

Таким образом, убедившись, что столовая на ближайший час превратилась в самое оживленное место Академии, британец сменил строгую белую рубашку на менее официальную, с короткими рукавами – благо, жара к тому располагала – и, спрятав несколько фотокарточек и украденный с маяка бинокль в сумку-планшет на длинном ремне, выскользнул из здания через заднюю дверь.

Путь к маяку, который Генри взял за отправную точку, был ему уже знаком. Полосатый исполин все так же высился над обрывом, кричали чайки, и внизу с рокотом накатывало на валуны беспокойное море. Мужчина вновь не удержался и бросил взгляд с высоты, туда, где блестели на солнце облизанные волнами острые камни. Голова вмиг стала легкой, ее наполнили плеск и шепот моря, будто говорящего ему, что все проходит, и в конце останется только он один. Хотя, скорее всего, эти мысли принадлежали самому Генри, и никто иной не мог точнее выразить терзающие его страхи. Поборов пугающее желание сорваться вниз, он повернул и отправился дальше вдоль берега, надеясь отыскать безопасный спуск к воде.

Увы, скоро тропка вильнула вглубь зарослей, окунув несчастного британца в удушающие объятия кустов магнолии, таких густых и высоких, что в них можно было потеряться, как в лесу. Их желтые и розовые восковые цветки казались искусственными, наподобие тех лилий, что кладут на могилы. Генри едва вырвался на свободу, злой, чихающий, с застрявшими в волосах лепестками, а перед ним уже расстилался перелесок, пока еще не слишком густой, но грозящий постепенно перейти в настоящую чащу. Насколько Генри помнил, где-то в этой стороне начинался смешанный лес, однако британец надеялся, что не придется слишком в него углубляться. Тропинка снова ушла из-под ног и обнаружилась уже гораздо ближе к берегу. Тут отлично слышался рокот моря и клекот голодных, низко летающих в поисках пищи, птиц. Макалистер не засек время, но рассудил, что идет уже не меньше двух часов, и вот деревья расступились, и дорожка резко пошла вниз, превращаясь в песчаную насыпь. Это произошло так неожиданно, что мужчина не удержался – ноги заскользили по рыхлому песку, и Генри от неожиданности сел и в таком положении съехал вниз, пачкая одежду и царапая ладони. Поднявшись и наспех отряхнувшись, он оглядел дикий пляж, на который, наконец, набрел.

Это был тот же пляж, что и на фото, на что указывали металлические сваи давно сгнившей мостушки. Косая полоска суши плавно перетекала в лазурную синеву моря, лениво накатывающего на светло-желтый песок с серыми вкраплениями разбросанной гальки. Деревья бросали тень по краю, солнце красиво играло в чистейшей воде, и было странно, что такое чудесное место до сих пор никак не использовалось для отдыха жителей острова. Лично Макалистер бы с удовольствием провел здесь день вместо того, чтобы страдать от июльской жары в четырех, пусть и довольно прохладных, стенах. Пожалуй, это действительно отличная идея. Когда все закончится, они вернутся сюда вместе с Соратой.

Однако Генри все же пришел сюда не отдыхать. Устроившись в тени, он бросил на песок сумку, поднес к глазам бинокль, уверенный, что теперь-то островку от него никуда не деться. Осмотрел блестящий в свете солнечных лучей горизонт.

Он был совершенно чист. То есть абсолютно чист. Ни намека, ни крохотного пятнышка на идеальной глади. Генри вглядывался до рези в глазах, до выступивших слез, но так ничего и не увидел.

– Черт! – выругался он на английском и добавил на родном гэльском наречии. – Проклятье! Чтоб я сдох!

Пнул камешек, подняв тучу брызг в прибрежной полосе. Чайки, точно насмехаясь, разразились крякающим хохотом.

– Чтоб вас всех!.. – напоследок пробормотал Генри и, подхватив сумку, направился в обратный путь.

В голове Сораты творился самый настоящий хаос. Изученные планы Академии, кое-какие газетные вырезки, на которые раньше он не обращал внимания просто потому, что это было без надобности, странный разговор Кику с Дайске, больше выбивший его из накатанной колеи, нежели удививший, странное поведение Генри на чердаке… Все это перемешалось, сбилось и к концу дня больше походило на сумбурный кошмарный сон, чем на правду. Занимаясь подготовкой к ужину, Сората старался не думать, но навязчивые мысли сдобренные разочарованием, обидой и, как ни странно, страхом, не давали покоя.

Он что-то упустил, что-то очень важное, и будет за это наказан.

На ужине Сората не появился, из кухни проследил за столпотворением в столовой и, не найдя там взлохмаченной рыжей макушки, поспешил уйти, стоило только появиться доктору Сакураи. Если бы он знал, что ей сказать, непременно бы сделал это, но голова неожиданным образом стала пуста. Или это было самым удачным оправданием его нерешительности.

Наскоро заварив себе чай и положив остатки запеканки, он с подносом направился в свою беседку – единственное место после