– Благодарю, я польщен. – Генри подвинул стул ближе к койке, чтобы иметь возможность следить за малейшими изменениями в лице «допрашиваемого». – И раз уж я, по-твоему, исполняю роль детектива, то кто ты? Преступник или жертва? Повар с простреленной ногой – диковина даже для такого криминального города, как Лондон. Ты спасаешься от смерти или от наказания?

– О-о-о, какой серьезный настрой, он мне нравится! Чувствую, игры скоро закончатся, ты припрешь меня к стенке и, как истинный сыщик, огласишь все мои прегрешения. Я прав?

– А ты бы хотел? – Генри уперся одной ногой в каркас койки, откинувшись на спинку и раскачиваясь на стуле. – Это, кстати, попахивает мазохизмом. Или нечистой совестью. Игра превращается во что-то другое. Сыщик и преступник? Будем строить гипотезы? Кимура Сората – беглый убийца, совершивший убийство по неосторожности. Жертва – предположительно женщина, состоявшая с ним в родстве или интимных отношениях. Не доверяя полиции, Кимура меняет имя и устраивается поваром на край земли.

– Вы весьма проницательны, но ваша проблема в том, что вы заведомо считаете всех преступниками. – Сората заметно приуныл, торчащие из складок пледа кисти обвились вокруг бокала, удивительно бледные. Генри согнул ногу в колене и резко выпрямил, оттолкнувшись от кровати. Пружинный матрас печально скрипнул в унисон с деревянными ножками стула.

– Отрицать не стану, но это просто вопрос привычки. Я стал детективом, что уж теперь скрывать, для того чтобы отыскать свою младшую сестру. Это и есть дело, приведшее меня в «Дзюсан». А теперь забудь, что мы играем в игру, и скажи, что в моей гипотезе было правдой? Я вижу, что частично попал в цель. Мы здесь одни, а я больше не представитель закона.

– Жаль, – кажется, Кимура и правда расстроился. – Игра была увлекательной. Но раз уж честность за честность… Я действительно скрываюсь, но я никого не убивал, хотя убийство имело место в этой истории. Она… была моей невестой.

Он замолчал, не желая продолжать, а, может, хотел, чтобы его заставили, вытащили из него слова, как пулю из раны.

– Неприятно вспоминать? – Генри перестал раскачиваться. – Как ее звали?

– Харука. Мы были обручены. Так решили мои родители, но она была замечательным другом. И, кажется, даже любила… меня.

– Сестру зовут Филлис, но мама называла ее Лилли. – Сората удивлено поднял голову, когда Генри внезапно заговорил другим, грустным, голосом. Он и сам это понимал, но скрыть, увы, не мог. – Когда отец попал под обвал на шахте, меня отослали в Лондон к маминой кузине. Мне было четырнадцать. Через год я приехал в гости на каникулы, потом еще раз, спустя пару лет, а потом просто перестал приезжать. Филлис я больше не видел.

Внезапная откровенность легко далась Генри – было еще немного непривычно, странно, будто кто-то дергал за натянутую в груди струну, и эхо рождаемого ею звука заставляло сердце болезненно сжиматься.

– Ты чувствуешь себя виноватым? – спросил он, и Сората отвел взгляд:

– Та пуля была предназначена мне. Она была не единственной, как ты уже понял, но я надеялся, что последней. Я позорно бежал, спрятался…

– Это нормально. Испугавшись возвращаться к прежней тяжелой жизни в шахтерской деревне, я не появлялся дома почти десять лет. Мама умерла, а семилетнюю Лилли отдали в приемную семью. Я спрятался от проблемы, но она не исчезла. С проблемами такое не срабатывает.

Кимура склонил голову к плечу:

– Теперь ты пытаешься ее найти? Почему здесь?

– Это долгая история. Ты заснешь, пока будешь слушать, – отмахнулся Макалистер, уже жалея, что начал эту глупую игру, но Сората вдруг потянулся и посмотрел на него с мягкой улыбкой:

– Может, хоть сегодня ночью я спокойно засну.

– Так ложись. Я пока посижу, вдруг за тобой явится призрак паучихи.

Генри усмехнулся собственной шутке, и, к его удивлению, парень поддержал:

– Но ты же меня снова спасешь от него.

Макалистер шутливо раскланялся, не поднимаясь со стула, но Сората уже на него не смотрел. Повалившись на бок, он мгновенно заснул.

– Спасу, конечно. – Генри залпом допил вино и вздохнул. – Это долг каждого порядочного рыцаря…

Мужчина протяжно зевнул и, придвинув стул к кровати, забросил на нее ноги и уснул.

Ему впервые ничего не снилось, ни мама, ни сестра, ни сгоревшие дома родной деревни в сердце Шотландии. В его снах они всегда горели, будто мстя ему за то, что он так и не вернулся домой. Генри резко проснулся, ощутив внезапный холод.

Рядом с кроватью стояла мертвая девочка и печально смотрела на спящего Сорату. Тот лежал на боку, скомкав край пледа и