Ну конечно! С Уота станется: выкрал дедушку силой. Зачем? Да чтобы он его свадьбу воспел! «Гору дичи для пира я притащу, до отвала я угощу всех твоих худородных друзей, всех твоих отощалых гостей...» Нет уж, дудки! Пусть тебя вороны воспевают!

— Балбес, — повторил дедушка. Он глядел на меня так, словно сочинял погребальную песню. — Добрый балбес. Честный. Славный ты горшок, Юрюн, даже жалко.

— Горшок?

— Забыл? А ведь я тебе говорил: «Повадился горшок по воду ходить!»

— По кривой дорожке? Помню, дедушка! Вы еще добавили: «Гляди, голову не расшиби!» Вот она, голова! Целехонька! Все, кончился ваш плен. Идемте спасаться!

Он обмакнул перо в мелкую, выточенную из цельного куска бирюзы плошечку, где бултыхалась красная густая кровь. Начертал на тонюсенькой плитке два-три ряда знаков. Кровь прожгла камень, знаки отпечатались в граните. Я терпеливо ждал. Человек в годах, спасается в свое удовольствие, не торопясь. Обычное дело.

— Извини, — вздохнул дедушка. — Я не в плену.

— А где?

— Я в гостях.

И насмешливо гаркнул басом:

— Гость в дом — радость в дом!

— В гостях?

— Да.

— Вы? В гостях у Уота?!

— Да.

— А хозяин где?

— Уехал по делам. Я у него часто живу, подолгу. Тишина здесь, покой.

— Покой? — усомнился я.

— Ну, когда Уот уедет, тогда покой. Да и так ничего, когда он дома. Уот меня любит, я ему перед сном песни пою. Колыбельные, про битвы. Вот, например, из свеженького...

Дедушка вгляделся в начертанное: