– Сейчас вернусь, – предупредил меня Рамон и выбрался в боковую дверцу.

Я тоже оставаться в кузове не стал, вылез на мостовую и запрокинул голову, подставляя лицо мелкому холодному дождю. Над крышами домов величаво плыла низкая пелена кудлатых облаков, в нее, будто ручьи в полноводную реку, вливались струйки дыма из труб фабрик и заводов. Прямо над нами величественно дрейфовал армейский дирижабль, а в дальнем конце улицы между крышами домов проглядывали шпили лектория «Всеблагого электричества». Сверкавшие там электрические разряды оставляли на сетчатке глаз белые, медленно затухающие черточки.

И я вдруг понял, что люблю Новый Вавилон всем своим сердцем и никогда его не покину, а даже если покину на время, то обязательно вернусь обратно. Здесь и только здесь был мой дом.

Наваждение это очень быстро отпустило, и сразу закружилась голова, пришлось присесть на подножку кабины. Когда, разбрызгивая сапогами воду из луж, к броневику вернулся Рамон, приступ странной слабости уже оставил меня, лишь изредка перед глазами мелькали белые точки.

– Площадь оцеплена полицией, – сообщил раздосадованный задержкой крепыш.

– Не беда, – криво усмехнулся я, поднялся с подножки и на миг замер, дожидаясь, пока утихнет головокружение. – Пройдемся пешком.

– Нам куда?

– В «Бенджамин Франклин».

Рамон молча кивнул и с расспросами приставать не стал.

А я не стал ничего объяснять, поскольку сам до конца не был уверен в том, что не иду сейчас по ложному следу. «Бенджамин Франклин» являлся любимым отелем Авраама Витштейна, но вероятность того, что именно сейчас иудей пребывает в столице, была исчезающе мала. Банкирский дом имел отделения по всей Европе, а штаб-квартира находилась вовсе не в Новом Вавилоне, а во втором по величине финансовом центре империи – Лондоне.

И все же от своей задумки я отказываться не собирался и по одной из боковых улочек отправился с Рамоном Миро в обход полицейского оцепления. Въезд на площадь оказался перекрыт сразу двумя броневиками, и выстроившиеся между ними констебли в черных форменных дождевиках заворачивали обратно всех без разбору. Не пропускали ни персонал местных заведений, ни постояльцев близлежащих гостиниц. И газетчиков – тоже.

– Стряслось что-то серьезное, – решил Рамон, когда засверкали магниевые вспышки фоторепортеров.

Я кивнул и поспешил дальше.

Задворками модных магазинов и дорогих ресторанов мы обогнули площадь и на перекрестке двух путаных улочек наткнулись на отельного швейцара в не по размеру коротком дождевике. В руках тот держал табличку «Временный вход».

– Сервис! – усмехнулся Рамон.

– Говорить буду сам, – предупредил я напарника. – Просто поддержи, если сочтешь нужным. Хорошо?

– Хорошо.

В вестибюле «Бенджамина Франклина» оказалось непривычно людно; сотрудники инструктировали почтенную публику, как покинуть отель, минуя полицейское оцепление, а у главного входа помимо швейцара в украшенной золотой вышивкой ливрее дежурили два констебля с самозарядными карабинами наперевес.

При моем появлении портье за стойкой вымученно улыбнулся, но потом вдруг встрепенулся и округлил глаза.

– Господин Шатунов?!

– Он самый, – подтвердил я, снимая фуражку. – Проблемы со здоровьем вынудили меня съехать из вашего чудесного заведения, не заплатив по счетам, но теперь я готов погасить долги.

Служащий наверняка был осведомлен о случившемся прямо перед входом в отель аресте, и все же никак этого не выдал и принялся выискивать журнал регистрации за прошлый месяц.

Я положил фуражку на стойку и достал бумажник, но портье ожидаемо сообщил об отсутствии у меня долгов.

– Как такое может быть? – сделал я вид, будто этим обстоятельством чрезвычайно удивлен.

– Здесь стоит пометка, что ваш счет оплатила госпожа Монтегю.

– Вы позволите?

– Вот, смотрите сами!

Я развернул журнал к себе и повел пальцем по строчкам, выискивая фамилию Витштейна, который проживал в отеле в одно время со мной. Нашел и прикипел взглядом к графе особых пометок, где обычно записывали посетителей постояльцев. В нужной ячейке значилось только «Ш. Линч», никто другой в апартаменты вице-президента Банкирского дома не поднимался.