двинулся к возвышавшейся неподалеку Кальварии. Окруженный со всех сторон городом холм был застроен лишь частично; за высокими заборами прятались от нескромных взглядов особняки вышедших в отставку армейских офицеров, дипломатов и министерских чиновников.

Шагая по обвивавшей склон холма дороге, я не забывал внимательно поглядывать по сторонам, но особого беспокойства не испытывал, резонно полагая, что сыщикам и в голову не придет устроить здесь засаду. Фамильная усадьба ушла с молотка, и никто не мог знать, что именно я выкупил ее через подставных лиц.

На мосту через овраг с ручьем я уловил привычное ворчание в сгустившемся снизу мраке, прошел еще метров сто и увидел знакомые ворота с карантинным знаком аггельской чумы, ныне окончательно выцветшим и облупившимся. Мертвые деревья сада давно повалил ветер, а от трехэтажного особняка остался лишь фундамент, но я все же перебрался через ограду и зашагал в обход развалин напрямик через заросшие высокой травой газоны.

Провалившийся подвал особняка показался темной могилой, и в ту сторону не хотелось даже смотреть, да я и не стал. Просто постоял несколько минут у одного надгробия, затем перешел к другому, а потом выбрался за ограду и продолжил путь на вершину, где, запрокинув голову, уставился на венчавшую холм железную башню. Было в гигантской вышке никак не меньше двухсот метров, и, по слухам, именно она вдохновила небезызвестного Гюстава Эйфеля на постройку еще более грандиозного сооружения в Париже.

На моих глазах с ясного неба сорвался ослепительно-яркий росчерк молнии, и сразу дрогнула под ногами земля, а по округе разнесся оглушительный хлопок грома.

Я улыбнулся башне будто старому другу – да так оно и было! – и отправился на смотровую площадку, с которой открывался просто удивительный вид на вечерний город. Новый Вавилон уже полностью утонул в густых сумерках; центральные улицы сияли нервным блеском электрических ламп и мягким мерцанием газовых фонарей, но чем дальше, тем чаще попадались на глаза черные прорехи спящих кварталов. На шпилях башен горели сигнальные огни, такие же огоньки в небе помаргивали, отмечая движение многочисленных дирижаблей.

Смотровая площадка оказалась сильно замусорена, смотритель ржавого железного монстра заглядывал сюда лишь время от времени, а всем остальным не было до грязи никакого дела. Я застелил каменную скамью прихваченной с собой газеткой, уселся на нее, давая отдых усталым ногам, затем раскрыл чемоданчик и достал кральку салями. Нарезал колбасу перочинным ножиком, задумчиво взвесил в руке бутылку сливовицы, но от употребления алкоголя решил воздержаться.

Мне было это просто не нужно.

Посматривая на город с высоты холма, я взял кусочек салями и принялся задумчиво его жевать.

Когда послышался мерзкий стеклянный скрип, я не повел даже ухом. Невесть откуда взявшийся Зверь сграбастал бутылку сливовицы, воткнул страшенный коготь в пробку и легко выдернул ее из горлышка.

– Не возражаешь? – усмехнулся он, сверкнув своим жутким оскалом.

– Пей, – разрешил я. – Так и думал, что ты на огонек заглянешь.

– Становлюсь предсказуемым?

– Вообще – да.

Зверь надулся и отодвинулся от меня подальше. Я этому лишь порадовался: белая кожа альбиноса словно светилась изнутри, и от столь близкого присутствия вымышленного друга заломило зубы. Сила падшего переполняла Зверя, растворяя и меняя его телесную оболочку, она грозила в любой момент выплеснуться наружу и захлестнуть меня с головой.

Альбинос запрокинул бутылку и надолго приложился к горлышку, затем довольно крякнул и вытер широкую пасть тыльной стороной ладони. С исцарапанной бутылкой он отошел к самому краю обрыва, и сразу послышалось размеренное журчание.

– Отрадно осознавать, что есть в этой жизни нечто незыблемое и неизменное, – отметил я, когда альбинос вернулся обратно.

– Умничаешь, Лео! – укорил меня Зверь, помолчал и добавил: – Не будь ханжой!

– Как скажешь, – усмехнулся я и принялся вытирать носовым платком жирные от салями пальцы. Есть почему-то расхотелось.

Альбинос подцепил когтем кусочек колбасы, отправил его в рот и отвернулся к городу. Над головой сверкнула молния, скамья заметно вздрогнула, раскатисто прогрохотал гром. Почудился запах озона, а белые волосы Зверя встали дыбом, будто иглы дикобраза.

– Как думаешь, когда все пошло наперекосяк? – спросил я вымышленного друга, прекрасно осознавая, что задаю вопрос самому себе.