Временем, чтобы угнаться за событиями. – На стене позади него появилась эллиптическая карта поверхности планеты. – Самое недавнее: десятки независимых команд химиков взялись за поиски более простой и единой модели, которую можно было бы положить в основу теории атомов. – На карте возникли разбросанные там и сям маркёры. – Уже триста лет, как стандартная модель – тридцать два атома с правильным распределением валентностей, масс и взаимного сродства, стала общепринятой. Ламбертианский эквивалент Периодической таблицы Менделеева, – он сверкнул улыбкой в сторону Марии, словно она была современницей Менделеева, а может быть, потому, что гордился сокровенными познаниями в области несуществующей более науки. – В то время атомы считались фундаментальными сущностями: бесструктурными, неделимыми и не нуждающимися в дальнейших объяснениях. В последние двадцать лет эта точка зрения наконец начала меняться.

Мария уже была сбита с толку. Из поспешно прочитанного ею за последние несколько дней выяснилось, что ламбертиане просто модифицируют общепринятую теорию, открывая новое явление, которого эта теория не в силах объяснить. Должно быть, Репетто заметил выражение её лица и поэтому выжидающе замолчал. Мария сказала:

– Атомы «Автоверсума» действительно неделимые. Их нельзя разбить ни на какие компоненты, более маленькие устойчивые сущности. С какой энергией их ни сталкивай, они просто отскочат, а ведь у ламбертиан нет возможности приложить к ним хоть какую-то энергию. Так что… у них, разумеется, не может быть опыта, которого их текущая теория не объясняла бы в совершенстве.

– В повседневном окружении – разумеется, нет. Но проблема в космологии. Они усовершенствовали модели истории своей звёздной системы и теперь подыскивают объяснения составу первичного облака.

– Они приняли как данность тридцать два атома с их свойствами, но не могут заставить себя примириться с их произвольными количествами в первичном облаке?

– Вот именно. Трудно точно воспроизвести их мотивации, но у них существует весьма строгая эстетика, диктующая, что можно принимать в качестве теории; противиться эстетике они почти физически неспособны. Попытайся они станцевать теорию, которая не войдёт в резонанс с нервной системой, оценивающей её на простоту, – и танец рассыплется. – Репетто секунду поразмыслил, потом указал на экран у себя за спиной, где как раз появился рой ламбертиан. – Вот и пример – вернёмся немного назад. Это группа астрономов, прекрасно осведомлённая обо всех небесных передвижениях планет относительно Солнца и занятая проверкой теории, которая пытается объяснить эти передвижения, исходя из предположения, что планета Ламберт неподвижна, а всё остальное вращается вокруг неё.

Мария внимательно рассматривала эти создания. Она затруднилась бы точно определить ритмику их сложных перемещений, но, когда рой начал рассыпаться, нарушение порядка было вполне очевидным.

– А теперь гелиоцентрическая версия – несколько лет спустя.

Танец вновь оказался слишком сложным для анализа, хотя казался более гармоничным, а немного времени спустя стал почти гипнотическим. Чёрные точки метались на фоне белого неба туда-сюда, оставляя следы на сетчатке. Вездесущий травяной луг внизу выглядел странноватым фоном для астрономических теорий. Ламбертиане, по-видимому, полностью принимали условия своего существования, в котором пастьба клещей оставалась пределом контроля над природой; оно для них было такой же утопией, как для элизиан – абсолютная свобода. Всё же им приходилось встречаться с хищниками. Многие умирали в молодости от болезней. Зато еда всегда была в изобилии: смоделировав свои популяционные циклы, ламбертиане научились гасить их колебания на самых ранних стадиях. И никакой «идеологической борьбы» из-за контроля над рождаемостью не состоялось, независимо от степени стремления отдельных существ к «естественности»: стоило моделированию популяций распространиться, как одни и те же меры принимали сообщества по всей планете. Культурное разнообразие у ламбертиан было невелико, а их поведение – куда более генетически детерминировано, чем у людей. Молодёжь рождалась самодостаточной, с менее пластичной нервной системой, чем у человеческих младенцев, и соответствующие гены обладали относительно малой вариативностью.

Гелиоцентрическая теория оказалась приемлема, танец сохранял связность. Репетто заново проиграл ту же сцену с «переводом» в меньшем окне, показывающим, какие положения планет демонстрируются в данный момент. Мария так и не смогла уловить связь; во всяком случае, ламбертиане точно не летали кругами, воспроизводя орбиты планет, но синхронные ритмы движения планет и насекомых-астрономов, казалось, сливаются где-то в зрительной коре головного мозга, задействуя там некий механизм выявления структур, который толком не знал, что делать с таким необычным резонансом.

– Выходит, – заметила Мария, – Птолемей был попросту малограмотен и нёс явные глупости. Патентованную ерунду. И они пришли к системе Коперника всего через несколько лет? Это впечатляет. Сколько же им понадобится, чтобы добраться до Кеплера… или Ньютона?

Земански тотчас откликнулась: