На борту «Мемфиса» остались только Гарнайт и Кьюсак. Верхолаз собирался немного подлатать износившийся такелаж, а потом отправиться в увольнительную. Что было на уме у старого погонщика, я не знал.

Последним браннер покинул Брин.

– Идем. – Он тронул меня за плечо.

Передо мной развернулся город.

Пристань упиралась в обычные каменные дома – высокие, лепившиеся друг к другу подобно сталагмитам. Дома были многоэтажными – я насчитал около пяти-шести ярусов в каждом. Улицы вообще просматривались не сразу – ущелья, зажатые хмурыми исполинскими сооружениями. Там всегда царили сумерки. Даже несмотря на полуденное солнце. Насколько я понял, застройка уплотнялась по мере продвижения к центру. Отсюда невозможно было рассмотреть главную площадь и владения городской элиты, но я подозревал, что личное пространство владыки Атолла распланировали более рационально.

Еще дальше из городских дебрей поднималась гора, облепленная человеческим ульем. Отсюда не увидеть подробностей, но на кварталы бедняков этот район не походил. Интересно, тут есть трущобы и небезопасные районы?

Мы начали пробираться сквозь толпу.

Приятно сидеть на краю бездны, свесив ноги.

От падения меня оберегали веревочные перила, протянутые вдоль всего периметра деревянной террасы. Передо мной простирался плотный облачный ковер, постоянно меняющий очертания. Иногда белесая муть рассеивалась. Сквозь бесформенные просветы я мог наблюдать землю. Точнее – море. Бескрайнюю серебристую гладь Срединного моря, подернутую рябью волн. На такой высоте подробностей не различить, да их и не было. Вряд ли я смог бы увидеть даже скоростной почтовый клипер, спешащий с новостями в Сток.

Ветер взъерошил волосы.

Прохладно.

Террасу, на которой я сидел, врезали в отвесный утес. Бревна частично были утоплены в монолитной скале, частично покоились на небольшом уступе. Ограждение состояло из металлических стержней и протянутой между ними веревки. Поверх бревен неведомый строитель уложил дощатый настил.

Жилище Брина вызывало восхищение. Продуманность каждой детали всегда вызывает восхищение. Я знал, что зодчие Миядзаки научились мастерски врезать свои дома в скальную породу и добиваться необычайной прочности конструкции. Материалом служила древесина ятобы – твердая, редкая и невероятно дорогая. На Тверди ятоба не растет, поэтому Скиты закупают этот материал во Внемирье. Так вот, дом родителей Брина и Навсикаи был полностью выстроен из ятобы. Одним боком терраса, как я уже сказал, упиралась в скалу, а другой стороной примыкала к дому.

Собственно жилище, в котором меня поселили, полностью рушило все человеческие представления о нормальном доме. Центром этого сооружения являлся древесный столб, упиравшийся своими концами в скальные выступы. Стена утеса в этом месте образовывала небольшой провал – достаточный, чтобы установить эту распорку. Концы столба намертво вмуровали в породу. На эту странную «спицу» были нанизаны комнаты, имеющие разную конфигурацию и размеры. Каждая комната представляла собой отдельный блок, крепившийся не только к центральному столбу, но и к утесу. Вдоль столба тянулась спиральная лестница, по которой дети переходили с одного жилого яруса на другой. Внутри была предусмотрена канализационная система, связанная с глубинным трубопроводом Скита. Снаружи дом обладал всеми атрибутами привычного жилья – окнами, скатами крыш и водосточными трубами. Крышу верхнего яруса сделали плоской – в нее врезали люк, служивший обитателям входной дверью. Через люк выбирались на каменистую тропу, вливавшуюся в систему переходов пристенного города. Тропа оказалась довольно широкой. Прохожих защищала металлическая ограда. Во всяком случае, на этом участке.

За спиной раздались легкие шаги.

Навсикая.

Младшей сестренке Брина на вид было лет шесть. Совсем кроха, мне не доводилось прежде общаться с такими детьми. Вечно всклокоченные пепельные волосы, вдумчивый взрослый взгляд. Как и все обитатели Утеса, Навсикая носила плотные штаны и полушубок. На ногах – удобные горные сапоги. Передо мной стоял ребенок, выросший на краю бездны. Очень самостоятельный ребенок. Девочка подолгу жила одна в ожидании брата. Я не представлял, как такое возможно. Но спрашивать о родителях у Брина не хотелось – дети пережили горе, о котором лучше не напоминать. Захотят – сами расскажут.