позволило городу обрести независимость, избрать собственных правителей и вступить в блистательную торговую эру. Верн не стремился к экспансии – он стал самодостаточным городом-государством. Здесь процветали ремесла, заключались сделки, развивались искусства и науки.

Золотой век сменился упадком. Трордор узурпировал власть Китограда на севере, взял под контроль ряд срединных полисов и начал давить опасного конкурента. Жители Верна ненавидели новую империю – они жили под бременем вековых экономических санкций. Часть горожан считала, что настало время присоединиться к могущественной державе, положить конец упадку и восстановить город. Другие верили в свою избранность и полагали, что влияние Трордора однажды пойдет на убыль. Верн погряз в дворцовых интригах, бесконечных предвыборных кампаниях магистрата и криминальном переделе территорий. Лично я всегда думал, что дни этих людей сочтены. Присоединение к Трордору – вопрос времени.

Верн был нашим перевалочным пунктом по дороге к Облакам. Коэн сказал, что нужно встретиться с одним человеком, а заодно переждать бурю – одинаково губительную для кораблей и взлетающих браннеров. Передышка могла затянуться надолго, поэтому мы пару дней шатались по городу, подыскивая приличный постоялый двор. Вскоре нам попался «Выступ». Заведение располагалось на равном удалении от гавани и воздушных причалов, плата за жилье была достаточно высокой, а условия – весьма приличными. Близость портовой зоны несколько поколений назад давала владельцам неплохой доход. Времена изменились – сейчас в «Выступе» почти никто не останавливался.

На третий день пребывания в Верне мы распрощались с Вестасом и Трибором. Они уже знали о предательстве Ивена, но предпочитали обходить эту тему стороной. Покинуть город на браннере или парусном корабле было невозможно, поэтому наши соратники решили двинуться сухопутным путем. На рассвете из города выходил торговый караван – около сотни повозок, груженных специями, коврами, серебряной и хрустальной посудой, шелковыми тканями и прочим добром. Купцам требовались охранники, так что наши парни без проблем пристроились к колонне.

Мы решили покутить напоследок в тихой таверне у Змеиного канала и засиделись там до третьей стражи.

Прощаясь, Трибор сказал мне:

– Хороший ты мужик, Ольгерд. Будешь в Крумске – заходи в гости.

– Конечно, – заверил я бывшего товарища. Понимая, что вряд ли сунусь в Озерщину еще раз.

Почти вся команда «Мемфиса» осталась на борту. Я их понимал – каюты в гондоле просторные, а душ не является сильной стороной постоялых дворов. Коэн нуждался только во мне, но тут, ко всеобщему удивлению, в город захотел отправиться верхолаз Кьюсак. Краем уха я слышал, что он родился в здешних трущобах. Видимо, решил прогуляться по родным улочкам перед долгим путешествием.

Едва стемнело, мы вывели из гондолы Рыка. Никто не стремился нас провожать – к полярному рлоку экипаж браннера относился с опаской.

Маршрут к постоялому двору мы проложили еще днем – по самым темным и безлюдным закоулкам портовой зоны. Верн повидал всякое, но местных жителей лучше не смущать. Хозяину «Выступа» заткнули рот серебром. За дополнительную плату он согласился снабжать нас свежим мясом. Мясо закупал его племянник на продуктовом рынке в трех кварталах к западу от возвышенности, на которой мы поселились.

Город шуршал тенями и подкрадывался к случайным прохожим. Человеческая жизнь здесь не стоила и гроша. Но к нам никто не рискнул подступиться – легенды о рлоках и мастерах ножей ходили по всему материку. Периодически я засекал в галереях движение, но предпочитал не дергаться без причины.

И вот мы на верхнем этаже «Выступа». Уже второй день. Коэн снял мансарду западного флигеля – здесь нас никто не тревожил. Собственно, флигель пустовал по причине вечного ремонта. Мансарда была единственным жилым помещением в этой части постоялого двора.

Громыхнуло.

Я подошел к распахнутому настежь окну. Небесный свод у самого горизонта прорезали вспышки молний. Откуда-то снизу доносились пьяные голоса – изнывающие от безделья матросы покидали таверну.

В дверь постучали.

– Ужин, – обрадовался Кьюсак.

Повторный стук.

– Открыто, – буркнул Коэн.

После происшествия на браннере наш наниматель был мрачен и неразговорчив. Он обдумывал сложившуюся ситуацию и, судя по всему, не находил в ней ничего привлекательного.