землю.

– Петька, ты совсем дурак? – всерьез разозлилась я. На Петьку? На себя? На вампира? Не знаю. – Он что, меня своей кровью поил, кучу законов их нарушал, чтоб тут же обратно все выпить? Ладно идиоты болтают, но ты-то думай, за кем повторять!

– Он? Поил тебя своей кровью? – Судя по изумлению в Петькином голосе, он даже о возможности подобного и не слышал никогда.

– А как он, по-твоему, меня вылечил? Волшебные слова произнес? – еще провопила я в запале. И тут же осеклась. – Ой! Петька, мне же об этом, наверное, нельзя говорить, – почти шепотом испуганно выдавила я. – Петька, Петенька, пожалуйста, не говори никому, это нельзя никому говорить! Лучше рассказывай обо мне гадости, говори всем, что мы в больнице с ним трахались, что он пил мою кровь, только не выдавай! Он убьет меня, если станет известно, он правда убьет, он обещал! Я боюсь его, Петька, он не такой! Он совсем не такой, как кажется. – Я и в самом деле сидела на полу, сжавшись в комочек и дрожа мелкой дрожью. Мне было страшно. Мне правда было страшно. Я уже не понимала, что говорить, что нет, я просто боялась его – черного вампира с черными, как Бездна, глазами.

Петька говорил что-то в трубку, звал меня, просил объяснить, не верил. Я просто сидела. Трубку из моей руки взял папа:

– Петя? Ты зайди к нам, Петя, я сам тебе все объясню. Это не телефонный разговор, и Лариса не пошутила. Ей и в самом деле сейчас очень плохо, и ей нужна твоя поддержка, а не досужие сплетни.

Петька пришел. Я не знаю, о чем они говорили с папой на кухне, я лежала у себя в комнате, разглядывая обои на ближайшей стенке.

– Это правда? – спросил Петька, зайдя наконец ко мне.

– Не знаю. Откуда мне знать, что сказал тебе папа.

– Сказал, что я нужен тебе, а он – нет.

– А ты даже в этом сомневался?

– Я только в этом и сомневался. Ты прости за то, что я наговорил. Я ведь понимал, что они все врут. Это больница, а не дом свиданий. Просто… кто я и кто он? Я ж вижу, он к тебе неравнодушен.

– Ты человек, Петенька, а он монстр. Страшный монстр, который только притворяется прекрасным и благородным. И если ты расскажешь кому, что я так сказала, нас уже обоих с тобой убьют. Как насчет того, чтобы умереть со мной за компанию?

– Мы с тобой будем жить, Ларка, – не согласился Петерс, – долго-долго жить. И никакие вампиры нам в этом не помешают. Можно я тебя обниму?

– А разве было когда нельзя?

Он лег со мной рядом и обнял одной рукой. Я так и не шевельнулась, продолжая разглядывать цветы на обоях. Интересно, как они называются и по какому случаю дарят их? А если тебе дарят коробку конфет с нарисованными розами на крышке, это считается за намек? Или это можно принять, ведь розу для тебя не срезали?

Март прошел как-то… Как-то прошел. Жизнь вокруг успокаивалась, похоже, Кризис Бездны нас миновал. Опустились фонарики. В газетах запестрели заголовки: «Наши дети ждут нас». И вот тут-то и оказалось, что детей этих много. Тех, у кого не осталось родителей. Вообще родных. Тех, кто провел затянувшиеся каникулы возле синих гор, в то время как умирали города и селения края Бездны. Всю зиму все было в норме, сезонные обострения, а теперь по предприятиям страны пускались списки. И вроде все как всегда. Мы с классом так полстраны объехали. Договариваются два класса из разных городов, сначала они едут в гости к нам, потом мы к ним. Список класса высылается заранее, чтоб распределить, кто у кого жить будет. А в списке что? Имя, возраст. Так и выбирали: мне Машу. А мне Лену, ой, нет, Дашу, у меня Даши еще среди подружек не было. Иногда удачно получалось, иногда не очень. У нас в семье жили, я во многих семьях жила. Но это ненадолго. Неделя, редко две. Можно потерпеть, в какую семью ни попадешь, какого ребенка ни выберешь. А теперь вот так же: имя, возраст – ставишь подпись, и на всю жизнь твой.

Это не было обязательным, этого не заставляли делать, но как иначе? Если можешь принять – примешь. Так и хочется сказать, что это мы, люди, были все такие замечательные. Но есть подозрение, что это они нас так воспитали. Вампиры. Это у них был просто культ детства. Потому как дети рождались чудовищно редко. Мы бы, наверное, просто не вынесли их презрения, если бы не заботились о своих детях. Обо всех человеческих детях, как о своих. И если ребенок по какой-то причине терял семью – ему находили новую. Всегда. Просто сейчас таких детей оказалось много. Слишком много.

И в марте у нас появилась Варя. Я пришла из универа – а она сидит на диване, маленькая серая мышка с огромными голубыми глазами. Я подумала – в садик еще ходит, а оказалось – школьница, девять лет уже. Всю жизнь провела в небольшом поселке. А теперь вот – нет того поселка. Вымер. Весь.