поведет себя в полиции: ведь, пока жива, она опасна. Но тут уж я ничего не могла поделать, разве что положить конец ее мучениям.

А на это я решиться не могла. Другие вот могли, а я нет.

Дэвид мне как-то попенял, мол, это слабость и я должна себя превозмочь. И не сказать, что он такая уж бездушная скотина. Тут он даже прав.

В толпе прохожих, которые двигались в разные стороны по неровному тротуару, мелькнули каштановые кудри Рена и снова пропали. Что за чертовщина? Я ускорила шаг, перешла на трусцу, пробежала мимо бара и, наконец, заметила его.

Парень стоял в узком проулке. Опустившись на колено у крана, он смывал с рук кровь. По грязной земле растекалась мутная лужица.

Я подошла к Рену. Он даже не поднял на меня глаза.

– Легче не становится, – проговорил он, отмывая руки. – Думаешь, что со временем полегчает, а нет, легче не становится.

Я ничего не ответила. Да и что тут скажешь? Когда не можешь кого-то спасти и он умирает у тебя на глазах, это всегда тяжело.

Рен вздохнул, завернул кран, поднялся и вытер ладони о джинсы. Волнистая прядь волос упала ему на лоб и глаза.

– А ведь тот парень, когда проснулся сегодня утром, наверно, думал, что вечером вернется домой.

– Наверно, – прошептала я. Уж не знаю, расслышал ли Рен мои слова за гомоном толпы.

Он вздернул подбородок, посмотрел на балконы над головой.

– Он такого и представить себе не мог.

– Да.

Плечи Рена напряглись. Он опустил глаза. Наши взгляды встретились. Несколько секунд мы молчали. Мир за пределами проулка исчез, а шум толпы превратился в еле различимый гул. Во взгляде Рена читалась боль, и я поняла, что смерть того бедолаги он переживает сильнее, чем многие члены Ордена. И не потому, что им плевать на людей: когда постоянно сталкиваешься со смертью, ее не просто ждешь, но сливаешься с ней.

Не успев сообразить, что делаю, я шагнула к Рену и взяла его за руку. Его глаза удивленно сверкнули. Я почувствовала, что краснею, легонько пожала и отпустила мокрую ладонь Рена.

Он уставился мне в лицо, а потом вдруг посмотрел поверх моей головы и схватил меня за плечи. Я ахнула от неожиданности, когда он рванул меня к себе и прижал к стене дома.

В ту же секунду мимо нас по переулку, поднимая ветер, пронесся бело-голубой мопед. Широко раскрыв глаза от изумления, я смотрела, как в конце проулка он резко повернул направо и скрылся из виду.

– О Господи…. Меня чуть не сбил мопед. – Я ошарашенно уставилась на Рена. – Погибнуть под колесами мопеда… Вот позорище!

Лицо Рена смягчилось. Он улыбнулся.

– Хорошо, что у тебя есть я, чтобы спасти тебя от безбашенных лихачей.

– Ты герой, – ответила я.

Рен рассмеялся. Я была рада слышать его смех. И пусть я знала его совсем недолго, но мне было больно видеть, как он грустит. Печаль его не красила.

Он глубоко вдохнул, и у меня перехватило дыхание: я вдруг осознала, что мы стоим в обнимку, да так близко, что я чувствую, как бьется его сердце. Или это мое? Наверно, все же мое. Но мы тесно прижимались друг к другу, хотя сейчас меня это совсем не раздражало, не то что в прошлый раз.

Его руки легонько обнимали меня за талию, и меня бросило в жар. Я словно опьянела. Таращилась на впадинку на горле Рена повыше воротника рубашки и смутно понимала, что упираюсь руками ему в грудь. И понятия не имела, каким образом мои руки очутились на его груди. Как-то независимо от меня. Низ живота налился приятной тяжестью, и я почувствовала, как напружинились мышцы, которые так долго были без дела.

Я безумно хотела Рена: прямо какая-то страсть с первого взгляда. Разумеется, после смерти Шона я обращала внимание на парней, но они меня интересовали секунд десять от силы, после чего я тут же о них забывала. А сейчас… я словно жарилась на солнышке.

Хорошая новость: все у меня в порядке, женские органы работали как надо. И не просто работали, а вкалывали. Соски так напряглись, что аж щипало. Вожделение пронзило меня, словно лезвие, – впервые за три года я испытывала такое острое желание.